ЛЮБОЗНАТЕЛЬНОСТЬ
С грустью приходится признать,
что любознательных людей не так уж много. Хорошо, если в человеке
живет интерес к маркам, к шахматам, к работе... Он всегда может спрятаться
от серых будней в мир своего увлечения.
Но где те люди, которым интересен сам процесс
жизни? Животные оставляют после себя лишь потомство. Человеку же дана
живая душа. Она требует, должна требовать для себя пищи: новых сведений,
красоты, умственной работы, творческого созидания. Почему же пенсионеры
убивают время у телевизора или за костяшками домино? Разве им нечего
рассказать о своей жизни? Или они просто не умеют, не решаются? А
может быть никогда и не задумывались о ней? Работали, цапались с женами,
растили детей и вот - доживают.
Уныло доживание без осмысливания пройденного
пути, но люди не любят этим заниматься. Не только старые, но и молодые
боятся и ненавидят тех, кто побуждает их к этому занятию. К середине
жизни большинство людей успевают "понять все", то есть свить
себе психологическое гнездо, в котором им уютно и тепло. В это гнездо
они не допускают уколов совести, в нем нет места памяти о плохом.
"Что прошло, того не было. И не лезьте ко мне с вашим анализом".
Не так ли рассуждает большинство?
Этими
мыслями я поделился с другом и верным моим Учителем Степой.
- Почему тебя в шестьдесят девять лет колотит
интерес к жизни? Разве тебе не наскучило наблюдать людей? Видеть повторение
все тех же ошибок, которые совершаются из поколения в поколение.
- Все дело, Юра, в декорациях. Декорации каждый
раз новые. Те, кто их пишет - политики, полководцы - создают историю,
а история весьма любопытная наука, хотя творят ее обычно отъявленные
негодяи.
- Как же ты до этого додумался? Может быть
у тебя божий дар?
- Дождешься от него! Любопытство заронила
во мне бабушка Поля. Мальчишкой я любил пропадать в лесу: грибы, ягоды,
охота... Из рогатки птиц налету бил, червяка а крючок с младенчества
насаживал. Лес мне домом родным был. Но вот когда приходили мы в бор
с бабушкой Полей, получалось, что я в лесу ничего не знаю. Ни названия
деревьев, ни трав, ни даже тех птиц, что жарю на костре. Брала бабушка
в руки какую-нибудь травинку и рассказывала о ней столько, что в школе
за долгие годы я бы не узнал. И какой зверь ею лечится, и какая от
нее человеку польза, и когда ее собирать можно. Обо всем она знала,
а мне интересно это было, вопросы задавал. Оживал для меня лес, еще
больше родным становился.
Только не успел я оглянуться - война. Кровь,
плен...
А после войны другая жизнь началась. И оказалось,
что в ней, в жизни этой, я, как в лесу, ничего не знаю, червяка на
крючок насадить не могу. А без охоты и тут не обойдешься, есть-то
надо. Грузчиком работать стал, приворовывать помаленьку. На краже
"рыжиков" - лома медного - попался. И устроили мне на заводе
открытый суд. Стою и слушаю о себе разные речи. Парторг свое гневное
слово вещает, главный инженер, первый на заводе ворюга, ему вторит.
Ребята слушают, похохатывают, знают какова этим речам цена. Вижу я
- врет парторг. Не душой за народное добро болеет, по должности меня
клеймит. Не хуже других знает, кто на заводе по крупному ворует, да
только их не укусишь. Для отчета в райкоме открытый спектакль устроил
и козла отпущения нашел. В рваных галошах.
Слушаю я начальство и понимаю, что не идея,
а что-то другое управляет их жизнью, страх, что ли, или порука круговая.
А я-то уж ничего не боюсь, в плену, да на фронте всего нагляделся.
И стало мне любопытно, чем же они, вожди наши партийные всерьез живут?
Что ими движет? Почему взяли на себя право голодными людьми управлять?
Может они не такие, как мы, может из железа? Или партбилет дает им
право эти спектакли устраивать? Захотелось мне тогда понять, откуда
наевшие в тылу толстые ряжки строители коммунизма взялись?
Не было уже рядом бабушки, которая помогла
бы в этом лесу разобраться. Пришлось справляться самому. С тех пор
любопытством и заболел. Про человека узнать хочется, про его нутро.
Оно ведь, как космос, неизведанное. Приступили к нему и классики,
и наши "инженеры человеческих душ", да немногого добились.
Человек - загадка, и не скоро ее люди разгадают. Вот и изучаем декорации,
историю то есть. Она помогает в душу современнику заглянуть, а глубины
там неисчерпаемые. Теперь вот ты, Юра, этой болезнью заболел. Как
и я немногое сумеешь понять, не многим помочь, да ведь отступать некуда.
Или вперед, или назад, во мрак.
Выслушал я речь Учителя, подумал и спросил:
- Степа, а ты сапоги себе новые купил?
- Все как-то денег не хватало, то на заем
подписывался, то на толстые журналы. На тетрадки тоже немало ухлопал,
кое-что и записать хотелось. Вот ты теперь в моих бумагах и разбирайся.
А галоши я все же на ботинки сменил. Помнишь, когда мы познакомились,
ты мне свои старые пожертвовал? Впору пришлись, до сих пор ношу. Не
жалуюсь.
28 января 1994 г.
