...
У черты отчуждения.
...продолжение...
Здравствуй, Юрий! Во второй половине жизни ты взялся
за перо. Это кардинальное, важнейшее открытие должно было произойти
значительно раньше. Если бы я не ощущал себя художником, я бы пальцем
не пошевелил. "Вначале было слово"! Замечательно, что ты
ощутил в себе литератора, как данность, как свое естество, как способ,
наиболее полно раскрывающий личность.
В добрый час! Тут и предстоит тебе заложить свой кирпичик в стены
Вавилонской башни, о которой ты упоминаешь. Башню я воспринимаю, как
поэтический смысл индивидуализма, калейдоскоп уникальностей. Ее строительство
вечно, как само искусство.
Непонимание другими "твоего языка" проблема серьезная, но
не трагичная. Художник продвигается значительно быстрее других - отрыв
неминуем (неслучаен термин "авангард"). Даже Бах и Моцарт
не были поняты в свое время. Удовлетворение художник получает не от
общения с себе подобными, хотя это приятно и необходимо, от результатов
своей работы. В ней же он черпает вдохновение, которого, как мы знаем,
профессионал не ждет. Постоянно идет коррекция, развитие, трансформация
вкуса. В итоге Его Величество Вкус выводит на приличный уровень. Мастерство
- это всего лишь средство и оно обязано быть безупречным. Как автор
распоряжается арсеналом средств, какой стиль исповедует или создает
- это зависит от его индивидуальности, таланта и культуры. Ты прав,
талантливых мерзавцев предостаточно, но в таком случае талант гибнет.
В общении с людьми мне всегда везло, но я упорно избегаю мерзавцев
и людей бездарных. Их уровень понимания занижен, неинтересен. Друзей
и приятелей у меня много и не только в России.
Думаю, в нашем эпистолярии не должно быть агрессивности, если есть
намерение продолжать разговор. Мы, художники, приучены к враждебной
среде и поэтому легко замыкаемся. В совдеповский период в критических
пинках, откровенном мордобое и обструкции недостатка не было. Распинали
нас не единожды, мы и не мечтали, что так скоро может обрушиться наше
рабовладельческое государство. Ситуация тотальной изоляции и безработица
заставили меня сконцентрироваться на проблемах искусства. Имея хорошую
школу и счастливо сформировавшийся вкус, я обрел веру в себя. Разговор
об искусстве - вещь замечательная, способная превратиться в сотворчество.
Но стагнация ощущается художником моментально. Неизвестно, что услышал
Рахманинов и от кого, но это подкосило его и заставило замолчать на
долгие годы. Потребовалось вмешательство психиатра, чтобы вернуть
миру уникального композитора. Искусство не призвано служить. Оно существует
как потребность, как способ общения людей. Дидактика и любое служение
губит его, как и отсутствие любви. Без любви искусство опасно. Немецких
модернистов и экспрессионистов, например, любить невозможно.
Для меня несколько неожиданно твое восприятие моих ранних работ как
холодных, то есть бессердечных, неэмоциональных. Возможно, в них был
поиск формального хода или просто отсутствовала сентиментальность.
Когда совдеповские искусствоведы сознательно разделяли форму и содержание,
они умышленно вводили нас в заблуждение. Формосодержание - единственная
возможная позиция. Содержание бесконечно варьируется, приобретает
тысячи толкований только через форму.
Похоже, для тебя существует дилемма - искусство для искусства и искусство
для человека. Не бери в голову, не трать время. Во все времена искусство
делается только для человека.
Твоя позиция по поводу моей хронологии меня позабавила. Я, слава Богу,
не Модильяни какой, но я профессионал и мне должно наводить порядок
в моем хозяйстве.
Два года назад итальянцы попросили меня прислать материалы для монографии,
я не отреагировал. Это к вопросу о моем тщеславии. Фаина Раневская,
великая актриса, говорила: "Тщеславие - родная сестра бездарности,
но когда хвалят - приятно до сердцебиения, когда ругают - тошно до
инфаркта".
Мне известность необходима для повышения гонораров. Бытовая сторона,
признаться, меня мало интересует. Я люблю комфорт, чистоту, вкусную
еду, но не прихотлив.
Моя работа зависит от заказов, но, как правило, оплата хорошая. Меня
постоянно приглашают на работу в другие города России, а в последнее
время в Италию, Германию, Испанию. Однако мы всегда жили скромно,
в тесном кругу друзей. Я ни разу не собирал "нужных" охламонов.
Ты, кажется, не веришь в Россию. Страна освобождается от бреда коммунизма,
от преступного большевизма. Постепенно названия, связанные с именами
палачей, исчезнут из российской географии и из зомбированного сознания
соотечественников. Этот процесс ускоряет наша надежда и вера. Россия
стоит на пороге грандиозного скачка в Мир, на пороге открытости, на
пороге единения с планетой. По значимости это новое рождение и Россия
на это обречена. Переворачивается страница истории. Не все осознают
и принимают это движение.
Путешествие на велосипедах заманчиво, но для меня неосуществимо -
сердце не то. Плодотворнее было бы на автомашине. Вообще - то я художник
мастерской, не пленэра.
Всего хорошего, Глеб.
S . Сто лет не писал такого длинного письма!
Кроме последнего интервью в местной газете, посылаю одну из моих винных
этикеток. Итальянцы с энтузиазмом стали пользоваться моей графикой
в этих целях.
Глеб, жил в Перми один талантливый пьяница. Писал
стихи, знал наизусть "Евгения Онегина". Мы переписывались.
Когда он покончил с собой, я достал его письма, перечитал. Мы исповедовали
разные ценности, отчаянно спорили, но из наших споров получилась книжка.
Вчера я разыскал твои письма, написанные мне в армию. Их немного,
всего четырнадцать за четыре года. Одно из них настолько интересное,
что я о нем помнил всю жизнь. Сегодня мне хочется поговорить о нем.
Похоже, что как бы мы ни пытались бороться с собой, совершенствоваться,
в главном мы остаемся такими, какими вышли из детства. Твое письмо
- прекрасный повод проверить, далеко ли мы продвинулись на этом пути.
Тебя всегда интересовали талантливые люди. Творчество в любом его
проявлении интересовало и меня, я даже два раза пытался поступить
в Академию художеств. Но в середине жизни акценты сместились. Любовь
к искусству стала перерастать в любовь к людям, одаренным редким качеством
- душевной мудростью. Этому способствовал период бешеного сражения
с собственным эгоизмом. Мудрость людей, способных умом и чувством
охватить всю жизнь сразу, а мне такие встречались, очень мне помогала.
Их жизнь - каждодневное невольное подведение итогов. Чтобы было понятно,
о каком таланте я говорю, приведу пару отрывков из стихов одной девочки:
Зачем мне память долгая и злая?
Как от нее избавиться? Не знаю.
Она сильнее тысячи молитв.
На берег детства одиноко стылый
Я выгребаю из последней силы
В беспамятство непрошеных обид.
Это обо мне. А это о тебе, как мне кажется:
Мне не просто думать просто,
Я ведь сам себе судья.
За пустынный перекресток
Убегаю от вранья.
Я ему в лицо смеялся,
Рожи корчил я вранью,
А оно лишь улыбалось
И шептало: "Догоню".
Девочке, написавшей эти стихи, только десять (!) лет,
но она о жизни и своей, и чужой уже знает все. Людям с мудрой душой
живется нелегко. Их творчество - реальная жизнь, та самая, которую
поэты и художники, то - есть те, кто занят не столько жизнью, сколько
ее отражением, обычно презирают, не находя в этом ничего интересного.
Этим людям не требуется нравственный поиск, они с детства доверяют
внутреннему чувству и своей совести. Вырастая, они умеют научить своих
детей обрести дело и счастье. Мы же, грешные, в молодости даем себе
обещания, воспитываем волю, намечаем планы на всю жизнь, но от этого
мало толку. Реальность оказывается такой сложной и неожиданной, что
нередко загоняет нас в тупики. Мы начинаем стыдится юношеских планов
или начисто забываем их.
Что сумели сохранить мы? Через тридцать семь лет я приглашаю тебя
к "инспекторской проверке". Твое письмо поможет нам в этом.
Итак, 1958 год:
Юра, никогда я еще ни писал, ни говорил
откровенно - никогда. Не знаю, получится ли сейчас.
Из твоего письма я вдруг понял, что никогда
в моей жизни не было и нет ни одной, ни единственной привязанности.
Нет родного человека! И беда в том, что душа остается совершенно
равнодушной - и к тебе, и к Римме, которой я дорог, и к брату Льву,
и к матери, которая меня любит. Я даже не желаю ни с кем встречи.
Неужели я до того подло влюблен в себя, что уже не понимаю, не ощущаю
этого?
Никогда бы я не ушел со следующего отделения
концерта, как это сделал ты. Так разволноваться я не в состоянии.
Я знаю, почему я, как мотылек поверхностен, знаешь и ты.
Я всю жизнь играл, лгал, врал красиво и
"честно". Врал друзьям, товарищам и себе. Тебя я не мог
понять - все, что я выдумывал, ты чувствовал Ты жил естественно,
я искусственно. Я не жил, а играл жизнь абсолютно во всем. У меня,
должно быть, чудовищно холодная душа.
Только в любви к искусству моя душа начинает
шевелиться. Не сомневаюсь, что без колебаний пожертвую всем - людьми,
милой и собою - ради умения творить. И черт знает, совместимы ли
творчество и холодная жестокая душа...
( В самооценке, Глеб, ты, пожалуй, перехлестнул
по молодости, но "творцов" с холодной душой я встречал
предостаточно).
Но, быть может, я все-таки не всегда лгал?
Ты помнишь наши былые ночные беседы? Большей частью я в них молчал,
осторожность одолевала. Мне казалось, что мои мысли ничтожны и пошлы.
Вошло в привычку вести немой диалог, что иногда вызывало недоумение
собеседника. Но в те минуты, когда меня прорывало, правда, была
для меня священна. Тогда ты видел мою душу и я, действительно, был
таким, каким хотел быть.
( Долгие часы наших прогулок, полных откровений
и мечтаний о будущем остаются для меня священными по сей день).
Ты, Юра, всегда увлекался и, не понимая
причин моей замкнутости, превознес мои мнимые добродетели."
Преодоление комплексов за счет непоколебимой
уверенности в профессионализме приводит к воинствующей самоуверенности
- процесс нередкий.
"Идол - это противное, недопустимая
фальшь, обман или самообман, вернее, то и другое вместе. Это иллюзия,
которая рано или поздно рассыпается в прах. Совсем не нужно видеть
меня тем Глебкой, каким я никогда не был. Я остался тем, каким был
всегда, главной чертой характера была и осталась, способность скрывать
свои недостатки".
И сейчас через тридцать семь лет?
"Я обнажаю их по мере надобности или
неосторожности. Когда, наконец, до меня дошло, что ты "любил
самозабвенно", меня как-то это всколыхнуло, и я пережил несколько
замечательных минут. Душа моя потянулась к тебе. Но я слишком поздно
оценил былую привязанность. Мне стало очень больно, стыдно и горько".
А сейчас тебя посещает подобное чувство?
Или нет на это причин?
"Те наши ночи неповторимы, незабываемы.
Случалось, что я шел домой со слезами на глазах. Тогда я любил и
скучал по тебе, да и теперь, возможно, люблю, но это уже не имеет
значения. Ты уже в это не веришь, потому что отвернулся сердцем.
Я оказался гораздо черствее, чем даже думал сам. Когда прошло первое
впечатление от потери друга, тебя, Юрка, я задумался спокойно. И
даже нашел прекрасное эгоистическое решение: "что из того,
что я теперь один? Прекрасно! Значит, смогу еще больше сосредоточиться
в себе, что совершенно необходимо для искусства, коим я серьезно
занялся"
Ты уже, наверное, почувствовал, что вся
эта история (черт возьми - "история", а для тебя - жизнь?!)
дает повод к размышлениям, а не к переживаниям".
Когда, перечитывая нынче письмо, я дошел
до этих слов, я даже подскочил. Неужели?
"Если бы я болел душой, я почувствовал
бы гораздо острее, нежели дают мне мои раздумья, если я вообще способен
задумываться. Мне начинает казаться, что цикл моих переживаний весьма
ограничен. Композицию, колорит, воздух пейзажа я чувствую, остальное
идет не в сердце, а в башку. Может быть, это и толкает меня на занятие
живописью.
Кстати, первая страница письма, поверь,
написана по чувству, но и тут, как эгоист, я не сумел разглядеть,
что идола создавал я не только перед другими, но и перед собой.
В моем воображении стоял тот человек, который долженствовал быть
"идеалом" и я стремился к нему сначала безотчетно, а затем
осмысленно. Но душа оказалась развращена, ум опошлен, и я с этим
не справился. Ложь во мне услужливо завладела мнимой честностью.
Я обманул себя и, конечно, обманул твое воображение, а ты доверял
мне бесконечно. Кроме того, наша дружба мешала другим приблизиться
к тебе. Я всегда был к твоим услугам, а ты, доверчивая душа, принимал
мое умение слушать за сердечное внимание. Я же, увы, оставался холодным,
не открывал души, чтобы не задушить тебя смрадом своего я.
Но к дьяволу идолов и все любви. Теперь мы знаем
истинное положение вещей. У тебя нет больше иллюзий, но, может быть,
наша дружба будет продолжаться? Или без любви не бывает дружбы?
Если это так, то дружбы у нас и не было, а была ложная любовь, которая
должна была рухнуть.
Проклятие, неужели Лермонтов прав, говоря,
что из двух друзей один всегда раб другого? Ты попал под мое влияние
и теперь не можешь простить себе этого, но я, скотина, раньше не
знал, что для тебя значу. Прежних отношений уже не получится, но
может быть их и не нужно?
Нет, еще как нужно! Нужна чуткая, преданная
душа, тепло человеческое необходимо. Холодно без него.
Ты говоришь, что не хочешь и боишься прежнего
чувства ко мне. Я думаю, что мы будем еще нужны друг другу, если
пойдем одним путем. Но если устремимся к разным идеалам, окажемся
внутренне чужими, а на "корешей" у меня и сейчас уже времени
нет.
Юрка, я не дарование (даром ничего не дается),
но определенные способности у меня есть. Есть вера в развитие, есть
желание и мечта. Я чувствую, понимаю прекрасное, ищу его во всем,
но оно захватывает меня лишь тогда, когда я сам создаю. Я ощущаю
перспективу, объем, гармонию общего, но все это живет во мне в зачаточном
состоянии и нужна огромная работы, чтобы получилось что-то дельное.
Жизнь коротка, как миг, а я такой болван".
Это верно, Глеб, она коротка, но понял я это значительно позже
тебя.
"Труден этот путь, сломать шею здесь проще простого. Но, вооружившись
великой жаждой, пожертвовав благополучием, добьешься многого и,
загибаясь от чахотки, скажешь, что прожил не зря и видел счастье".
Тут, Глеб, уже появляются элементы мудрости - аж в конец заглянул.
"Тебе еще не пришло на ум, что я, сознавая себя большим мерзавцем,
не жалуюсь и не прошу помощи. Почему?
Потому, что сам давно схватил себя за глотку и жестоко треплю. Я
уже привык быть один, надеяться только на себя.
Сейчас лежу в лазарете. Обещала приехать одна девушка. Я в ее семье
частый гость. В общем, кража совершилась и нужно не мало времени,
чтобы в ее душе утихла боль после моего отъезда. Я хочу, чтобы эта
девушка была моей последней кражей. Дальше пойдет серьезная жизнь
- жизнь на смерть, будет не до романов. Придется жить, а не выдумывать
жизнь.
И все же мы, надеюсь, соберемся вместе, и наши любимые будут не
краденные.
Если даже в тебе исчез интерес к моим письмам, я ощутил желание
написать. Надеюсь, что я теперь получился не "фигура".
До встречи, Глеб. 26.03.1958 г.
Вот такое письмо я получил то тебя тридцать восемь лет назад. Оно
- программа жизни. Эта программа и сейчас не кажется мне ни смешной,
ни наивной. Но в письме есть немало такого, на что хотелось бы получить
твои комментарии. Понимаю, что не все любят копаться в прошлом.
И вкусы, и взгляды на искусство у нас, вероятно, разошлись. Однако
наш жизненный опыт мог бы кое в чем обогатить друг друга. Хорошо
бы вместе прокатиться по Италии на велосипедах. Как ты смотришь
на это предложение? Не затягивай с ответом. Юрий.
25 апреля 1995г
Здравствуй, Юрий! Чувствую, что давно пора написать
тебе. Посматриваю на твое фото - "хемингуэистая" борода,
активен, энергичен, весел. Душа на месте, остальное приложится.
Моя душа, можно сказать, тоже на своем месте. Гармония с людьми и
миром - моя потребность. Спасибо за переписанное старое мое письмо.
Оно многое мне напомнило и, удивительным образом, наполнило смутными
воспоминаниями о тех годах. Думается, что главное в том письме - стремление
воспитать собственную душу, выработать позицию, понять себя. Просматривается
явно "поэтическая натура". То ли она была недостаточно богата,
то ли бедна, чтобы отделять поэзию от реальности. Как я теперь понимаю,
я эстетически эгоистически наслаждался собственной персоной. В юности
вся моя жизнь была направлена на наслаждение. Действительность была
необходима, как повод для поэтизации. Благодаря этой двойственности
у меня никогда не было недостатка в художественном материале. Это
и есть начало становление художника.
Многие люди, живущие в реальном мире, принадлежат, в сущности, не
этому миру. И причина не в борьбе добра со злом. Эта категория меня
и сейчас не интересует. Я смутно ощущал беспредельные возможности
"новые реальности" инстинктивно готовился к ней - к миру
искусства. Именно пребывание в нереальности, в ином измерении и давало
возможность дальше продвигаться в области художественных форм. Но
тут существует парадокс - без, так называемой, правды жизни творчество
не состоятельно. Каким образом жизнь прислоняется к творчеству - вопрос
вопросов. Еще Илья Ефимович Репин говорил "как только получится
как в жизни" - "так никуда не годится". Некая дистанция
от жизненной плоти и, разумеется, абсолютное отсутствие прагматизма
дает оптимальное проникновение в новые сферы искусства.
Ты требуешь конкретного ответа, кого в жизни и в искусстве я люблю?
Это оказывается обширнейший вопрос. Для меня это любовь самой жизни,
ощущение биения пульса. Способность видеть, слышать БЫТИЕ не в далеком
неопределенном будущем, а сейчас, в этот момент. Осознавать его полноценно
- это для меня истинный постулат творчества. Надо жить полнокровно,
со вкусом, с увлечением, с удивлением и восторгом. Любить всех и даже,
как сказано в Библии, врага своего. В контексте жизни нет второстепенного
- от первого до последнего вздоха все главное. В искусстве же идет
отбор. И ежели алгоритм будет найден, инстинктивно или сознательно,
очередной опус становится произведением искусства.
Необходима уникальная способность художника к мощной концентрации,
глубокому погружению в процесс.
Видимо, ты для полемики написал о дилемме профессионализма и дилетантизма.
Этой проблемы не существует - мастерство есть или его нет. Диплом
не дает гарантии высокого уровня, это ясно, как и отсутствие систематического
образования не обрекает на безрезультатность, но часто оказывается
роковым для пытающегося творить. Пути в высокие сферы творчества неисповедимы!
Все люди - гении, только для реализации потенции одним нужно триста
лет, а другим три минуты.
Моцарт менялся молниеносно, так что отца, серьезнейшего музыканта
и педагога, ставил в тупик. Блестящая дилетантка Жорж Санд учила Шопена
писать музыку, что привело их к разрыву. Для Нико Пиросмани достаточно
было одного взгляда на картину в чужом окне, и он знал, что нужно
делать. У каждого своя школа, часто неощутимая не только для посторонних,
но и для самого художника. Зри в корень - в результат усилий творящего.
Я довольно часто огорчаюсь отсутствием ожидаемых результатов и у себя,
и у коллег. Процесс творчества должен приносить художнику ощущение
счастья. Если мучений больше, значит, человек занимается не своим
делом.
Возможно, Окуджава и гениальный композитор, но подавляющее большинство
его песен сделаны так дилетантски, что их невозможно слушать, а Владимир
Высоцкий часто поднимается на огромную высоту, хотя не знает нот.
Конечно, вопрос о профессионализме в каждом случае надо рассматривать
индивидуально. У каждого свой путь к мастерству. Пути эти меня не
интересуют - важен результат. Есть люди, для которых систематическое
образование просто пагубно (Мусоргский, Ван-Гог). Ты, конечно, знаешь
работу Босха "Пилигрим". До нас дошло два варианта: на одном
странник отгоняет посохом пса, на другом продолжает путь, не обращая
на собаку внимания. Мне интересно знать, как ты трактуешь эти работы?
Каждый становится профессионалом по-своему, часто неведомо и невидимо,
и, дай Бог, удачи.
Когда открытое сознание просматривается в творчестве, чарует, манит
и дает радость - тогда и состоялся художник. Все заключается в результатах
усилий. Кстати, усилия Нади Рушевой, на мой взгляд, пропали - она
ушла от детского рисунка, но к серьезной графике так и не пришла.
Здесь, как раз, и сказалось отсутствие профессионализма. Она уникально
талантлива. Трагедия ее судьбы ясна - не успела подняться над детскими
радостями. Все в ее творчестве трогательно и мило. Печально - она
должна была стать большим художником.
Нам же судьба приготовила длительный жизненный путь, так что есть
надежда что-то успеть.
Твоя бы публикация в журнале "Звезда", на мой взгляд, на
серьезнейшем уровне и, смею сказать, отменно талантлива, чему я очень
рад. Прими мои поздравления.
Обнимаю, Глеб.
Сентябрь, 1995 г.
Здравствуй, Глеб! Отвечаю на сентябрьское письмо.
Признаться, я думал, что оно будет иного содержания. Ты умудрился
обойти важнейшую тему - тему твоего безразличия в молодости к близким
людям. Сохранившееся письмо лишь напомнило тебе и, "удивительным
образом наполнило смутное воспоминание о тех годах". В давнем
письме для тебя "просматривается явно поэтическая натура",
наслаждающаяся собственной персоной. Имея такие истоки, этого, на
мой взгляд, маловато для анализа собственной личности в ее теперешнем
состоянии. Ну, коли "гармония с людьми и миром - твоя потребность",
значит и с собственным "я" у тебя нет противоречий. Не
знаю хорошо это для творческого человека.
За это время я успел съездить в Пермь на итоговую выставку Александра
Ивановича Репина. За плечами нашего земляка пятьдесят лет работы,
война, Свердловское художественное училище, где он учился и дружил
с Эрнстом Неизвестным. Они вместе ушли на фронт, оба остались живы.
Затем хрущевская оттепель, шок молодого художника, впервые увидевшего
работы западных мастеров на третьем этаже Эрмитажа, поиск форм в
природе и шепот зевак за спиной: "сумасшедший". Затем
было полное неприятие его творчества Союзом художников, годы полуголодного
существования. Было все то, через что прошли мыслящие художники
наших дней. Результаты у всех оказались разными.
Одни спились, другие продались, третьи, уловив формальную сторону
новой живописи, закрепились на ней, сделав ее своим приемом. Были
и те, что прорвались к освобождению, как Э.Неизвестный. Молодой
художник всерьез взялся за изучение неведомой ему живописи. Он творчески
переосмысливал кубизм, приходя к обобщенным формам в природе. Он
задавал себе "вечные" вопросы и искал на них ответы в
живописи. Он самостоятельно открыл сферическую перспективу. Результатом
многолетних поисков Александра Ивановича стали картины, в которых
он перешагнул самого себя. Что я имею в виду?
Александр Иванович всегда считал себя пейзажистом, но он давно не
пишет обычные пейзажи. Он пишет многоплановые живописные "романы"
на темы Предуралье. В этих "романах" исчезает линейная
перспектива. Они наполняются таким пространством, что складываются
в Образы природы. Написать образ человека нелегко, но в этом художнику
помогают глаза портретируемого, черты лица, знание его жизни. Но
много ли в России художников, которые умудрялись писать образы природы?
Шишкин, Саврасов, Левитан, Васильев... Раз-два - и обчелся. Александр
Иванович стал продолжателем их мастерства и философского осмысления
природы.
Русские художники были великими мастерами в передачи натуры, но
образа достигали лишь изредка. Александр Иванович Репин добивается
этого сознательно, осмысленными действиями. Он всегда знает чего
хочет и приходит к цели, рассчитывая каждый мазок На выставке Репина
несколько больших полотен. Каждая из них - КАРТИНА. Каждой предшествует
множество этюдов, выкристализовывается композиция, формы всегда
обобщены, но по рисунку - безукоризненны.
Репин умудряется писать свои работы "филоновским" методом.
Это нелегко заметить на полотне, но если поделить картину на две
части, а затем поделить каждую часть еще раз - в каждом куске будет
законченная картина! Глеб, ты видел что-нибудь подобное в пейзаже?
Многие его работы космогоничны, например, "Каменный пояс".
Словом, об Александре Ивановиче я мог бы многое рассказать, но боюсь
тебя утомить.
Изучая в живописи разные "измы" и пройдя через любовь
к некоторым из них, я убедился, что достижения старых мастеров не
только несут в себе зародыш всего последующего, но они глубже по
мастерству и фантазии любых "измов". Кроме того, они всегда
одухотворены идеей, отражающей время и место их создания, а пресловутая
современная "свобода творчества" привела искусство лишь
к упадку. Впрочем, оно отражает современное состояние общества,
как у нас так и на западе.
Хочется еще кое-что сказать по твоему письму.
У Гейне есть прекрасные стихи о том, что "он может простить
жене невкусный и холодный обед, но "если не любишь моих ты
стихов, то значит развод неизбежен". Именно эта причина привела
нас когда-то к "разводу". Боюсь что это может повториться,
ибо я могу писать лишь искренне, а даже доброжелательная критика
не всегда нравиться художнику. Впрочем, если "гармония с людьми
и миром" - твоя потребность, надеюсь, общий язык мы найдем.
Ты пишешь: "Без, так называемой, правды жизни творчество несостоятельно".
Именно так. А правда жизни, на мой взгляд, всегда драматична. Возможно
я ошибаюсь, но в твоих работах эта тенденция не просматривается.
"Каждый пишет, как он дышит" - значит, ты так пишешь.
Твой брат Лев, пишущий серьезные искусствоведческие работы, говорит:
"Глеб работает только как "абстрагонщик",что меня
крайне огорчает, так как для нас, русских, это вторично. Реалистических
вещей Глеб давно не пишет".
Я хочу понять - почему? Ты же обладал "живой линией",
это у тебя прежде было. Неужели в тебе не сидит тема, которая требовала
бы реалистического воплощения? Или просто - большая тема? Признаюсь,
что пока у меня впечатление, будто Глеб затормозился где-то на студенчески-"передовых"
позициях, наслаждаясь ломаными формами и вычурным рисунком.
Что ты хочешь сказать своим искусством? Этого я пока не пойму. Ты
пишешь: "необходима уникальная способность художника к мощной
концентрации, глубокому погружению в процесс". Согласен. Я,
вообще, согласен почти со всем, что ты говоришь. Но каков результат?
"Зри в корень - в результат усилий творящего". Зрю изо
всех сил. Вижу лишь формальный поиск. Может быть я близорук? Но
я никогда не стеснялся спросить, о том, что не понимаю.
Шестьдесят лет - это уже не мало. Должны обозначиться итоговые вещи,
тем более, что ты, верю, напряженно работал всю жизнь. Ты много
пишешь о профессионализме, не сомневаюсь, что ты профессионал. Но
это должно обозначать твое умение работать в любой манере. Пример
тому Филонов с его "аналитической живописью" и реалистическим
портретом Евдокии Николаевны Глебовой. Где твое разнообразие? В
монументальных работах? Они слишком груботехничны, чтобы судить
о твоей многогранности.
Ты спрашиваешь о "Пилигриме" Босха. Можно, конечно, отгонять
посохом досужих любопытствующих, можно гордо не обращать на них
внимания, но, если даже художник творит для себя, то, в конечном
итоге, для зрителей. Они и есть "правда жизни" вместе
с их назойливостью.
Глеб, а может быть ты всю жизнь озабочен заработками? Или снедаем
честолюбием? Я смогу полюбить твое творчество, когда пойму, что
оно шире моих представлений о нем и сможет меня чему-то научить.
"Нам судьба приготовила длительный жизненный путь, так что
есть надежда что-то успеть". А что уже успел, чем можешь гордиться?
Оценке моих рассказов я рад, но хотелось бы услышать критические
замечания.
Как ты себя чувствуешь, что у тебя с сердцем?
Всего доброго. Юрий.
Октябрь 1995 г.
...
...
|