В музее висит парсуна. На ней изображен сурового вида
человек. С черной бородой, в красном кафтане. Над ним крупным полууставом
надпись "ЯКОВ БУХВОСТОВ".
Портрет давно привлекал мое внимание. Кто этот человек? Чем занимался?
Не так уж много портретов оставило нам петровское время. В начале
восемнадцатого века было не до художеств. Россия воевала шведов, потом
царь строил новую столицу. Далеко не каждому царскому сподвижнику
удалось оставить потомкам свое изображение. Бухвостовы в дворянском
сословии не значились.
В конце семнадцатого века владетельный граф Шереметев женился на княжне
Волконской. Молодая жена принесла в приданое среди других земель деревушку
Уборы. Стояла деревня на Москве-реке у самого впадения в нее прозрачной
Истры.
Пологая луговина поднималась от реки на невысокий холм. С холма открывался
дальний лес и золотые ото ржи поля по берегам. Красивое было место,
душа замирала у графа, когда он еще с невестой гулял в тех местах.
И задумал честолюбивый граф построить на том холме церковь. Да такую,
чтоб красотой ее людей удивить. Чтобы и нарядный, весь в накрахмаленных
кружевах белокаменной резьбы храм Покрова в Филях переплюнуть. Знай
наших, жена!
Да где взять мастера? Нарышкин себе из Европы мастеров выписывал.
Удивляли эти мастера новой строительной модой. Пышность и великолепие
перекочевали из Европы на стены русских церквей. А уж внутри что делается!
Золоченая резьба сверкает - смотреть жарко. Но уж больно дороги заморские
мастера. Своего бы найти, сообразительного.
Тут и прознал Шереметев про оброчного строителя Якушку Григорьева-сына.
Татищев - генерал, умный царский любимец, отпустил его на оброк. Много
ли с крепостного возьмешь? А у Якушки с младенчества талант проявился.
Куском угля, бывало, такую церковь измалюет - залюбуешься! Сперва
к печному делу приохотился, потом в строительное умом пошел. Одно
слово - мастер на все руки. Только грамоту не успел уразуметь. С младых
ногтей на усадьбе генерала трудился.
Правду сказать, и Татищев его ценил. Хоть и строптив был умелец, а
генеральских батогов не ведал. Знал генерал, что запороть мастера
- себе в убыток. В то время шла война. Задыхалась Россия без морских
берегов. Понадобились пушки. Стал царь Петр колокола монастырские
в переплав пускать. Не понравилось это святым отцам. Хоть и боялись
они царского гнева, а промеж себя царя стали антихристом величать.
Тут на Урале царские рудознатцы открыли медные жилы. Очень это ко
времени оказалось. И отправился тогда генерал Татищев по царскому
повелению ставить в далекой Пермской земле медеплавильный завод.
А чтобы мастер Якушка без дела не спился, отпустил его на оброк. Деньгу
оброчную назначил немалую, знал, что мастер с его головой да руками
заработать сумеет.
Набрал Якушка артель сотоварищей: Мишку Тимофеева каменотеса, Митрошку
Семенова по дереву умельца, да других разных. И пошли они по Руси
церкви ладить. Одна другой краше церкви получались. Быстро освоили
мастера новую моду, по белу камню резать наловчились не хуже пришлых.
Чужие узоры переняли, да и своих напридумывали.
Да ведь и чему было учиться? Безделице, украшениям. А суть-то строительную,
как фундамент класть, стены возводить, знали они сами досконально.
От дедов и прадедов чутье строительное перенимали. Когда совет держали,
прутиком вооружались. Порисуют на песке, сотрут чертеж и - за дело.
В одно лето извести нажгут, кирпича да дерева наготовят, в другое
- храм сладят.
Про эту артель и поведали молодому графу. Призвал Шереметев Якушку
и изложил свою прихоть.
"Хочу, - говорит, - чтоб церковь моя нарядней всех была. Чтоб
Нарышкины локти кусали. Чтоб народ с самой Москвы глядеть да молиться
хаживал, даром, что пятьдесят верст. А за деньгами не постою. И ни
харчом, ни водкой обижен не будешь".
К тому времени Якушка с артелью в пяти местах подрядов набрал. В Рязани
возводил он огромный собор. В Новоиерусалимском монастыре, что на
Истре-реке, стены и башни строил. Там же Преображенскую церковь новомодной
резьбой да позолотой украшал. Настоятель монастырский торопил, пора
было за многоярусную надвратную церковь приниматься. Да и в иных местах
Яков за строительством наблюдал. Почитали мастера и приглашали совет
дать.
Прошли времена, когда на московских торгах оттеснил его Осип Старцев.
Тогда тому, а не Якушке, богатый подряд на постройку храма на Пресне
достался. И то сказать, кем тогда был Якушка? А Осип к тому времени
уж знаменитый Крутицкий терем в Кремле соорудил.
Иное дело сейчас. Даром что крепостной, а заказчики уже иностранным
словом стали величать - "зодчий".
Не ко времени был шереметевский заказ, нет, не ко времени.
"Не пеняй, барин, не могу. Совет тебе с молодой женой да любовь,
а за храм не берусь, шибко много на мне навешано".
Только не отступился граф. Честолюбивое желание горело, да и жене
уже обещал. Богатыми посулами уговорил-таки мастера.
Обязался Яков поставить храм Спаса на Уборах и продиктовал писарю
договор:
"Сделать все добрым мастерством и твердым, чтоб было прочно,
а будет в том нашем каменном деле от нашего нерадения и худого дела,
опроче пожару, какая поруха в 20 лет, и то порушенное дело починить
и строить заново нам, подрядчикам, мне, Якову с товарищи, своими каменными
нашими припасы и безденежно".
Под договором мастер крест вместо подписи поставил, а для надежности
руку приложил "ходячий за делы генерала Татищева человек Тимошка
Соболевский". Грамотным Тимошка был, вроде секретаря при Якове
подвизался. А такоже для догляду и фискальства генералу, коли мастер
запьет или еще чего.
Сроки строительства в бумаге оговорили. Просил Яков сроки растянуть,
но молодой заказчик не согласился, горел нетерпением увидеть новый
храм, жену потешить и завистников посрамить.
Однако не напрасно опасался мастер, не уложился он в сроки. Митрополит
за глотку держал, в Рязани дела застопорились, всюду надо было поспеть.
А умелых людей не хватало, хоть и не мала была артель у Якова.
Разгневался граф, в суд челобитную на Якушку подал. От срама судебного
пришлось мастеру в бега удариться. "Поймать себя он, Якушка,
не дал и от них посыльных людей ушел".
А в бегах много ли настроишь? Потеряв мастера, артельные запили, порка
повальная пошла, оброк стало нечем платить. Делать нечего, явился
Яков с повинной. Погневался Шереметев, покричал, пригрозил строго,
однако о новом сроке договорились.
Да уж артель распадаться стала. Кто в пьянке утоп, кого батогами забили.
Опять не выполнил мастер обязательств, не убрался в срок.
Тут уж граф Якушку поймал и в околодничью палатку за решетку"
посадил. И приговорили мастера "бить кнутом нещадно".
Только во - время одумался граф Шереметев, церковь-то на холме недостроенная
торчала. Вспомнил, как засекли до смерти мастера, строившего храм
в Марфине. А толку что?
К тому же Якушка не его крепостным был. Забьют - неприятностей не
оберешься. И отписал заказчик в приказ каменных дел: "Об наказании
Якушки я не челобитчик".
Обрадовался Яков, что живым вышел из страшных застенков. Собрал людей
и уж постарался. Сладил храм людям на загляденье и себе на радость
избавления. На куб ярусами три стройных восьмерика поставил. Притворы
и алтарь плавно скруглил, чтобы в плане лепестки цветка напоминали.
В среднем восьмерике окна прорубил и колокола повесил. Наверху под
крестом луковичную главку изладил.
И в отделке на славу постарался: аркады украсил двойными гирьками,
а там, где в старину закомары делали, установил резные белокаменные
гребешки. Из камня же нарезал мастер гроздья винограда, заморские
фрукты-гранаты, диковинные плоды, которых, отродясь, не видывал. Все
это разместил на оконных наличниках и на ширинках парапета. И складно
так получилось - ну, музыка в камне поет, да и только.
Про иконостас сказать - слов не найду. Поднимался он к самому куполу.
Резали его из молодой липы, узоры для него сам Яков сочинял. На позолоту
граф, верно, денег не пожалел. Блеск в храме стоял - и солнышка не
надо. Иконы тоже лучшим иконописцам были заказаны.
Добился молодой граф, чего хотел: и народ удивил, и себя прославил.
А заодно и мастера.
Стоит "Спас на Уборах" вот уже триста лет без всякой "порухи".
Конечно, иконы давно растащили, да и от иконостаса ничего не осталось.
Дорога к собору лесом заросла, а деревушка Уборы давно вымерла.
Однако с шоссе, где идут автобусы, за излучиной Москвы-реки, можно
увидеть стройный силуэт забытой старинной церкви.
Если порыться в "Истории русского искусства", можно найти
слова, что является она "уникальным, не имеющим аналогий, редчайшим
памятником не только русского, а мирового зодчества".
Судебные документы донесли до нас полное имя талантливого строителя:
Яков Григорьев сын Бухвостов, Никольского села, Дмитриевского уезда
крепостной крестьянин.
Вот, оказывается, кто смотрит на нас со старинной парсуны. Неизвестный
художник вписал в нашу историю имя и образ неграмотного русского мастера.
И тому, и другому скажем - спасибо.
