| главная | об авторе | гостевая | форум |
.

 

Цикл рассказов "Встреча с прекрасным"

ЧТО ТАКОЕ ТОН ?

    - У меня сын во дворе совсем не гулял. Он с детства к ботанике пристрастился. Однажды я принёс домой букет цветов, ему тогда лет шесть было. Когда цветы из газеты вынул, у него глаза округлились, и он в обморок упал. С тех пор так и пошло - как красоту видит - обмирает. У меня тоже такое случалось. Только у меня это от синей гаммы. Очень я этот цвет люблю.
    Так говорил Сергей - художник, которому дал наш адрес мой московский приятель. Когда раздался звонок и я пошёл открывать, сразу стало ясно, что передо мной чудак.
    Седые волосы выбивались из-под смешной джинсовой шляпы с полями. Из под полей по детски светились голубые глаза. Только веки были воспалённые. Такое бывает либо от водки, либо от упорной работы за мольбертом. Но выражение глаз было поистине ребяческое - доверительное и смущённое, словно у первоклассника. Кстати, сегодня было первое сентября.
    Утром я поздравлял школьников, а после обеда позвонил этот человек и попросил о встрече. В руках Сергей держал коробку с пирожными.
     - Ну, зачем это? - спросил я. В его облике читалась художническая безденежная неухоженность.
    - Так может чайку попьём... Я весь день по городу гулял - смотрел, рисовал. Я в Питере лет пять не был. Пару этюдов сделал.
     - И можно их посмотреть?
    - Можно.
    Этюды были размером с книжную страницу. Они показались мне примитивными по цвету и рисунку. Мне предстояло выяснить, что это за человек: художник, сохранивший до седин ребяческое удивление перед жизнью, или обычный тихий шизофреник?
    Мы прошли в комнату.
   - Я вчера в Эрмитаже был, - сказал он, усаживаясь на диван.
    - И как?
    - Там смотреть нечего.
    Такое "скромное" заявление явно свидетельствовало о втором предположении.
    - Так уж и нечего?
    - Одного Рембрандта. Ещё, пожалуй, Перуджино.
    - Неужели у других художников вы ничего интересного не нашли?
    - А чего там искать? Сюжеты меня не интересуют. Даже Леонардо, оказывается, пейзаж рисовать не умеет. Я этого раньше не замечал, понял только, когда "Мадонну Литту" рассматривал.
    - Что же по-вашему в его пейзаже не так?
     - Тон там не точный. Над фигурами он поработал, а пейзаж наскоро намахал, не углубляясь.
    Смелость суждений моего гостя явно граничила с нахальстваом.
    - Что значит "тон не точный"?
    - Ну, как вам это объяснить? Вот видите два цвета, - Сергей очертил пальцами часть зелёной салфетки на коричневом полированном столе, - сочетание этих тонов точно взять невозможно.
    - Почему?
    - Трудно очень. До невозможности. Мне мой учитель говорил: "Если ты один тон за год освоишь, уже хорошо".
    - Да какой тон? Не пойму я тебя что-то.
    - Тон бархатной складки, например. Так чтобы живая была, чтобы дышала. Раньше в Академии этому целый год обучали. Чтобы тон предмета в среду вписывался.
    - Иначе говоря, чтобы единство колорита соблюдалось?
    - Вот, вот. Я об этом и говорю.
    - Точность колорита - задача вообще трудная.
    - Потому я и смотрю Рембрандта. У него всё в среде. Даже испорченная "Даная" - она же на ложе, как влитая лежит, хотя и привстала. Я на одну деталь вчера любовался - столик, что ли, у кровати или подставка какая. Красота немыслимая.
      - Насчёт Рембрандта - не поспоришь. Я так же "Ночной дозор" в музее рассматривал. Это как на закат солнца смотреть - в любое время года от красоты глаз не оторвать.
    - Это понятно. В природе совершенная гармония. Её ещё никому передать не удалось.
    Я начал понимать, что передо мной, действительно, тонкий знаток живописи.
    - А наши передвижники? Саврасов, Васильев...
     - Они только приближались. Таких попыток немало было, однако божьей красоты человеку не достичь.
    Я смотрел в наивные глаза Сергея и всё больше проникался уважением к нему. Он не играл под простака. Передо явно мной сидел подвижник. Такие глаза, такое выражение лица можно встретить, пожалуй, только у некоторых монахов, отрешившихся от земных радостей ради святой истины.
    Для Сергея такой истиной была красота природы.
    - В природе, - продолжал он, - тюбичного цвета не встретишь. В ней всё на чуть-чуть. Небо влияет на цвет земли, земля на цвет неба. А солнце? Оно же весь спектр несёт. Предметы окрашены сразу всеми цветами радуги, мы же видим только часть этого богатства. Поэтому у нас вода чаще всего голубая, лес зелёный, а земля коричневая. У умного художника вообще нельзя понять какими красками картина написана. Если цельность колорита достигнута, зритель о цвете вообще не думает. Тогда возникает то, ради чего художник работает - загадка искусства.
    - Серёжа, а где вы живописи учились?
    - Нигде. У меня знакомый художник был, мудрый старикан. Я к нему в мастерскую ходил. Когда приносил свои этюды, он смотрел и говорил: "Ты Шаляпина слушал?" - Слушал, говорю. "Так вот у тебя это - даже не Кобзон". Я уходил дальше работать. Это ведь с чего началось? Я после армии жениться задумал, даже костюм купил. Всё у нас с невестой уже расписано было - какую мебель купим, как расставим. А тут приятель на день рождения пригласил. Там девушка одна была - Нина. Строгая такая. Познакомились, я её провожать пошёл. Она мне о художниках рассказывает, о музеях. Интересно стало, я же в этом деле совсем тёмный был. Отец мой в КГБ работал, мать в ресторане. Питались мы прилично, в доме всё, как у людей, было. Только цветы меня почему-то волновали, особенно синие. А тут девчонка про Перуджино, про Пинтуриккио рассказывает. Я и имён этих прежде не слыхал. Запала она мне в душу. Чем же её привлечь? Решил стихи написать. За ночь целую поэму о нашей встрече сочинил. Решил, что перед стихами не устоит. Когда встретились, она их выслушала и заскучала. "Мне бы, - говорит, - художника встретить". Ну, думаю, это проще. Над стихами я целую ночь мучился, неужели картину не нарисую? Купил букет цветов, краски, принёс домой. Цветы на подоконник поставил, стал рисовать. Это потрудней стихов оказалось. Два дня мучился, наконец, что то сляпал. Принёс показать. Она посмотрела и спрашивает: "Где вы учились?" Нигде, говорю. "Вам учиться надо. У вас данные хорошие". Вижу, оттаивает. Улыбаться стала. Пришлось невесте отставку давать. Не устояла новая мебель перед Перуджино.
    Однако с учёбой не вышло. Я ведь когда от Нины одобрение получил, всё подряд рисовать начал. Когда картинок штук сто набралось, пошёл в Суриковское показывать. И опять повезло - к умному человеку попал. Он, хотя и профессор, а всё понимает. Смотрел - смотрел и говорит: "Похоже, что вы художник от рождения. А советчика я вам дам, если вы мне слово дадите, что больше ни у кого учиться не станете". Как же это, - говорю, - я же именно учиться пришёл. "А вот так, - отвечает, - учиться вам не надо. Загубит вас учёба". Так я к своему старикану и попал. С тех пор пишу. А Нина моей женой стала.
    - А сын? У него тоже талант ботаника "от природы"?
    - Похоже на то. Он, когда маленький был, всё цветочками любовался. Я ему корыто во весь балкон сколотил и ведер двадцать земли в него натаскал. Он стал цветы разводить, книжки по ботанике читать. Через год с ним говорить стало трудно - всё о цветах знает, глаза горят, латынью сыплет. А из школы по ботанике двойку за четверть принёс.
    - Как это?
    - Вот и я удивился, ведь знаю, что учебник он давно изучил и забросил, как примитивное чтиво. Пошёл в школу, спрашиваю учительницу - почему двойка?
    - Так он у вас ничего не знает. Спросишь - стоит, как пень, и молчит.
    - А вы, - говорю, - его на часок после уроков оставьте и с ним поговорите.
    - Попробую, - отвечает.
    Пришёл я домой, спрашиваю сына: "Почему молчишь?"
    - Потому что, когда рассказывать начинаю, ребята смеются. Не понимают они ничего в ботанике, а я не могу о том, что люблю, языком зря болтать.
    - Ну, и как?
     - Ничего, разобрались они с учительницей. Она после разговора его стала Сергеем Сергеевичем величать. Даже иногда консультировалась с ним перед уроком. Сейчас сын уже в университете, на биофаке. Я, между прочим и сам биологическое образование имею.
    - Что вы говорите?
    - Я до армии первый курс техникума пушнины и звероводства окончил. После службы пришёл к директору, попросил, чтобы мне экзамены выпускные разрешили сдать, будто я учился все три года. Он пожал плечами, "не справишься, - говорит, - тридцать шесть экзаменов сдавать надо". Но разрешение дал. Ну, я за два месяца программу осилил и диплом получил. Только работать не пришлось, как видите, нечаянно художником стал.
    - А много вы работ написали?
    - Много. Тысячи полторы этюдов даже сжёг - депрессия у меня тогда была. Мой учитель, однако, не волновался. "Ничего, - говорил, - если не сопьёшься, опять писать начнёшь". Я и начал. Две персональных выставки уже было.
    Мне захотелось услышать его мнение о своих работах. Я живописи тоже не учился, но пишу уже лет двадцать. Московскому приятелю, художнику, который Сергею адрес дал, мои работы нравятся. Я подвёл Сергея к картине, которую мы вместе с женой писали.
    - Что вы об этом скажете? Похоже, что над ней два художника работали?
    - Я тут не одного не вижу.
    Ответ показался мне не слишком вежливым.
    - Как это понять?
    - Да вы на меня не обижайтесь. Картина хорошая и сюжет подходящий - Венеция всё-таки. Её и в музей не грех повесить. Только я думал, что вы всерьёз спрашиваете, не для похвальбы.
    - Конечно, всерьёз. Какие в ней слабости? Мне понять хочется.
    - Не гармоничная она. Кусками смотрится. Вам точный тон только кое-где взять удалось. Видно это случайно получилось, а художник над цельностью работы пот проливать должен. Это как роман писать.
    - Ну, я это как литератор, положим, знаю - два года роман писал. Но в картине-то, что не так?
    - Вы помните, как вечер наступает? Всё в природе одновременно гаснет, ничего в глаза не лезет. Потому что там гармония. А у вас столько несоответствий...
     - Мы это сейчас проверим.
    Я задёрнул балкон плотной шторой и стал прикрывать дверь в коридор. В комнате наступал полумрак. Картина стала гаснуть, но происходило это, в самом деле, неравномерно. Вдруг вылезли какие-то светлые пятна, не погасла в глубине картины башня у собора Сан-Марко. Сергей оказался прав. Я не подозревал, что цельность колорита можно проверить таким простым способом.
    - Интересно... А как же ваши этюды? Они, признаться, показались мне слабыми.
    - Наверное, так оно и есть. Писал в спешке, зеваки мешали. Однако мне самому проверить интересно.
    Сергей вынул два своих этюда. На одном было море - кусочек Балтийского залива, на другом - дома на канале Грибоедова и часть моста. Мы поставили работы на пианино под злополучной Венецией и повторили эксперимент. В наступающем сумраке его работы равномерно погасли, а на моей продолжали торчать светлые проплешины.
    - Спасибо, Сергей. Доказал, что у тебя глаз намётан. Но неужели у меня всё так плохо?
    - У вас другие достоинства есть. В соседней комнате я две картины видел Они мне своей многоплановостью понравились.
    Сергей говорил о двух работах, которые я написал по слайдам пермского художника Александра Ивановича Репина, с которым переписывался много лет, и о ком сейчас пишу книгу.
    - Увы, Серёжа, эти работы не мои. Я их по чужим слайдам написал. Но ты не зря на них внимание обратил - это работы сложные, философские. Художник к ним всю жизнь шёл, а у него много чего за плечами: война, преподавание в школе, голодные годы без заказов...
    - Этого человека, пожалуй, не скоро поймут. Он жив?
   - Пять лет назад в безвестности помер.
    - Жаль. Его бы подлинные работы посмотреть.
     - Это можно.
    Я принёс три ранние работы Репина, давний дар художника.
    Глаза Сергея загорелись.
    - Это же просто ...Левитан! Или Фёдор Васильев. Вот она - точность тона! Я с вами именно об этом толковал.
    - Его в годы учёбы так и звали: "наш Левитан".
    - И правильно! Только это камерные пейзажи, лирические. А у вас на стене - совсем другое. Там мощь, монументальность.
     - Он под старость такие работы стал писать, когда жизнь подытоживать начал.
    - С таким человеком поговорить бы... Вот у кого учиться нам надо. А мы всё: "Ах, импрессионисты, ах, Пикассо!"
    - Александр Иванович импрессионистов любил, особенно Марке. Он сам школу кубизма прошёл.
    - Я это заметил - на тех картинах формы деревьев слишком обобщенные. Но у него корни русской классической школы, это же сразу видно. Он от нормального пейзажа шёл, а не от ломаной геометрии.
    - Правильно, Сергей. Ты точно этого художника чувствуешь.
     - Да ну... Что по копиям поймёшь...
    - Я вам его слайды покажу. Они с подлинников.
    - Интересно.
    Я вынул проектор, повесил экран и стал показывать слайды.
    После окончания Свердловского художественного училища Репин много путешествовал, бывал в Средней Азии, на Алтае, но вторую половину жизни провёл на Урале. Он любил его суровую природу, лето проводил на этюдах, фотографировал наиболее выразительные пейзажи. В результате зимой в мастерской рождались большие полотна, обобщающие накопленный материал.
    От первых возникших на экране работ, Сергей пришёл в восторг.
    - Как же он в таких больших работах точность тона не растерял? Замечательно! У него математическая точность глаза!
    Я ставил один слайд за другим. В полумраке сверкали восхищённые глаза Сергея.
    - А какая компоновка! Он в каждую картину полмира вмещает! Так в русском искусстве ещё никто не писал. Что же вы раньше молчали? Этот художник - открытие! Его изучать надо. Особенно композицию. Я никак не пойму, каким образом он такого пространства добивается. Это уже не пейзаж, здесь что-то другое.
    - Перспектива, Сережа, другая. Не линейная.
    - А какая?
     - Сферическая.
    - Я об этом ничего не знаю.
     - И я не знал, пока Александр Иванович не рассказал. Похоже, он её сам изобрёл, хотя на Сезанна ссылался.
      - Это секрет какой-нибудь новый?
    - Он из своих находок секретов не делал. В прямой перспективе телеграфные столбы с расстоянием уменьшаются, но на одной линии стоят, верно?
    - Ну, так.
    - А если их расставить на большом шаре по меридиану? Как они будут выглядеть?
     - С расстоянием в сторону станут уходить.
    - Вот и весь секрет. Средние и дальние планы в картине расширяются, их тогда много чем можно насытить. Вот почему у него за далью - даль. Зритель, как бы с горы высокой смотрит. Уже не пейзаж получается, а обобщенный образ местности.
-     Понимаю. Этого ещё Левитан пытался добиться, когда "Над вечным покоем" писал. Только ему не удалось.
     - А у Александра Ивановича получилось. Поэтому его работы - почти философские размышления.
     - Порадовали вы меня этим художником. У него любое полотно можно на несколько частей делить и каждый кусок - готовая картина. А всё вместе в симфонию сливается.
    - Я, Сережа, это давно понял. Только чтобы эта симфония зазвучала, в наше время большие деньги нужны.
    - В смутное время живём.
    - Вот именно. Эти работы с годами достоянием русской культуры станут. А он в бедности умер, на холст и краски пенсии не хватало.
    - А разве, когда-нибудь было иначе?
   - Это и горько. Двадцать первый век на дворе.
    - С настоящим искусством всегда так. Оно только после смерти художника прорастает.
    - Он уже пять лет, как умер. Пора бы.
    - У нас сколько талантов сгинуло... У него персональные выставки были?
    - Только две - к пятидесятилетию и к семидесятилетию. И обе в Перми.
    - Кто же в провинции такого титана оценить сможет? Это художник другого масштаба.
    - Думаю, что и в Питере не много ценителей найдётся.
    - А много и не надо. Важно первый толчок дать. У этого мастера вечность впереди.
    - Для такого толчка надо Стасовым быть. Или Саввой Морозовым. Это не длинноногую певичку "раскрутить". Тут скорых дивидендов не предвидится.
    - Это так. Но если у нас подлинного мецената не найдётся, работы за рубеж могут уплыть. Там им быстро место найдут. И покупателей тоже. Их пока периферия и спасает.
    - Что же нам с вами делать?
    - Искать, верить, надеяться. Дело делать. Чем же ещё свою жизнь мы можем оправдать? Болтать о живописи мы давно научились.
    - Да... Так стыдно иногда... Духовных учителей в суете не замечаем. Поэтому и книжку о Репине взялся писать.
    - И правильно. Спасибо вам, удивили вы меня сегодня. Не оскудела, выходит, земля наша.
    - И вам, Серёжа, спасибо.
    С тем мы и расстались.

3 сентября 2001 года.



Гармония и алгебра

...

| главная | об авторе | гостевая | форум |
.

 

 

© Юрий Зверев, e-mail: zverev-art@narod.ru
Cоздание и сопровождение сайта: Тамара Анохина

Hosted by uCoz