Стояли холодные февральские дни, время было не отпускное.
Вечерами в нашем полупустом профилактории я иногда слышал звуки зурны.
В просторном коридоре собирались пенсионеры и пели свои песни. Видя,
что я не принимаю участия, компания выслала ко мне делегацию старушек,
и они вытащили меня из номера.
Заводилой оказалась моя соседка, женщина лет сорока пяти.
Звали ее Вардуи. Она пела, танцевала, водила с пенсионерками хоровод.
Старушки смотрели на нее с любовью, а седой зурнач, казалось, играл
для нее одной. Я, как умел, поддержал компанию, но скоро попрощался
и ушел. Мне показалось, что в глазах веселой соседки пряталась затаенная
боль. Наутро она пригласила меня поехать на экскурсию к развалинам
древнего монастыря. В дороге спутница помогала мне разбирать корявый
русский нашего экскурсовода.
Через день соседка уезжала, и отдыхающие бабули устроили проводы своей
любимицы. Пригласили за стол и меня. Мы ели лаваш, разную зелень,
выпили домашнего вина. Сначала все пели хором, потом каждая участница
застолья спела для Вардуи свою песню. Чтобы я не чувствовал себя смущенным,
зурнач подал мне первый куплет "Катюши", и я неожиданно
для себя вспомнил все слова. Прощаясь, я предложил Вардуи проводить
ее завтра, и она согласилась.
Утром я занес ее чемодан в автобус, и мы покатили в Ереван.
Мы говорили об отпускных впечатлениях, время летело быстро, но в конце
пути начался дождь со снегом, и Вардуи пригласила меня зайти к ним
позавтракать.
Встретила нас ее мама, женщина с добрейшим лицом. Жили они в небольшом
каменном доме, построенном родителями. Скромность обстановки бросалась
в глаза. Кроме кроватей и шкафа в доме ничего не было. Только стены
расписаны по штукатурке красивым трафаретом.
Мать Вардуи была рада гостю, напоила нас чаем, стала показывать семейный
альбом. С некоторых фотокарточек смотрел на меня мальчик лет шести.
Он оказался сыном моей новой знакомой. Я вдруг заметил, что ее глаза
наполнились слезами, и она отвернулась.
Поблагодарив за завтрак, я закрыл альбом и стал откланиваться.
Вардуи пошла проводить меня и неожиданно рассказала свою историю.
После школы она работала на часовом заводе. Отец от матери ушел, оставив
ее и двух братишек. Замуж вышла за педагога, который был на восемнадцать
лет старше ее. Вскоре родился сын, молодая мать чувствовала себя счастливой.
Муж не пил, не курил, но через полгода после рождения ребенка перестал
ночевать дома. Они тогда снимали квартиру. На ее вопросы отвечал грубо,
и скоро стал ее бить. В минуты хорошего настроения она спрашивала:
"За что?" И он отвечал: "За то, что ты слишком терпеливая.
За то, что не можешь мне ответить, за то, что ты лучше меня".
Потом она узнала, что у него уже была женщина и от нее есть сын, а
сейчас он неделями живет у другой, и та тоже ждет ребенка.
Вардуи ни слова не сказала мужу, только плакала, когда его не было
дома. Муж становился все раздражительнее, придирался к каждому ее
слову. Избиения продолжались пять лет. Она ходила на работу в синяках,
но ничего не рассказывала ни матери, ни братьям.
Рос ребенок. В милицию она не обращалась, его родителям не жаловалась.
"Почему, - кричал он, - когда я тебя бью, ты обращаешься к сыну
с улыбкой? Почему ты поешь ему песни? Почему я не могу себя сдержать,
а ты мне не отвечаешь тем же?" Однажды он избил ее ногами по
почкам и животу. Она месяц ходила, согнувшись, и месяц живот ее был
синий. Она поняла, что ради сына надо разводиться. Сын эти сцены видел,
но - поразительно! - маму не защищал. Он наблюдал садистские избиения
молча. Он учился жестокости. В пять лет он был уже злым и упрямым,
как отец. Однажды, она услышала жуткий визг и выбежала во двор. Ее
сын вертел над головой за хвост кошку. Увидев мать, он швырнул несчастное
животное и, глядя в глаза, спросил ее: "Что, опять будешь плакать
и говорить, что ей больно?" Зайти с ним в магазин было опасно.
Понравившуюся ему вещь он требовал так: "Если не купишь мне эту
куртку, я скажу отцу, и он тебя опять изобьет. Думаешь, не могу?"
На ласковые слова не реагировал, добрых чувств ни к кому не испытывал.
К страданиям матери прибавилось еще одно, он заболел бронхиальной
астмой. С таким ребенком она решила уйти от своего педагога.
Но куда уйти женщине с ребенком? Только к маме. Развод в Армении -
событие, а уход жены от мужа - почти преступление. Нелегко было решиться
на этот шаг. Пришлось рассказать маме. Зажили более или менее спокойно.
Но не таков был ее муж, чтобы забыть о своих "правах". Проболтавшись
где-то с месяц, он явился в их дом и заявил, что никуда не уйдет,
как законный отец. В семье, где прежде царили спокойствие и доброжелательность,
начались кошмары. После первой драки - за Вардуи вступился ее младший
брат - пришлось заявить, что если он не уйдет, они заявят о его проделках
на работу и в милицию. "Педагог" ретировался, но перед уходом
сжег все рисунки сына и его игрушки вместе с фотокарточками жены.
Он ушел, но преследования продолжались. Муж встречал ее у проходной
завода, сопровождал до дома, в темных углах бил, а однажды плеснул
ей в лицо кислоту. В ужасе кинулась она на освещенную улицу, вбежала
в кафе: "Воды, воды скорее!" Но в кафе было только кофе
и пиво.
Видя ее отчаяние, продавец подала ей бутылку пива. Вардуи стала мыть
лицо, потом прибежали с водой. Долго она плакала, не решаясь открыть
глаза: "Теперь я слепая, слепая..." Но, к счастью, кислота
в глаза не попала. Только сгорело платье на груди, и кое-где вздулась
на лице кожа.
После этого она решилась подать на развод. В заявлении подробностей
не описала. Указала просто: "Не могу жить, не сошлись характерами".
Зато муж на суде разошелся: "О каком разводе может идти речь?!
Да разве может эта неграмотная баба воспитать моего ребенка? Разве
она сможет его обеспечить? Она же букв не знает, у нее оклад девяносто
рублей. Я не могу доверить ей сына!" Красноречие подействовало.
Судья взял в руки заявление и спросил, сама ли она его написала? Написано
оно было не по-армянски.
Вардуи только плакала. Бланк заявления был на русском языке, она и
заполнила его по-русски. Суд в разводе отказал.
Жизнь продолжалась. Утром мать отводила сына в садик, вечером они
с мамой вязали платки на продажу. Отец денег не давал, зарплаты и
пенсии не хватало. Вардуи исхудала так, что на работе спрашивали,
не больна ли она? Она прятала свое горе.
Однажды в дом пришла милиция, муж написал заявление об их "нетрудовых
доходах". Мама очень испугалась, она не могла представить, что
в их дом могут прийти с обыском. Но власти быстро поняли, что это
за семья. Кроме кроватей и шкафа со скудным женским гардеробом в доме
ничего не было. Шерсти нашли полкилограмма. Милиция ушла, понимая,
что это злой донос. Но это оказалось только началом.
На работе за безупречную исполнительность Вардуи повысили, перевели
в отдел комплектации. В ее ведение попало золото и бриллиантовая крошка,
идущая на украшение браслетов. Муж узнал об этом и написал в милицию,
что она ворует бриллианты. Как-то вечером, за час до конца работы,
в цех вошла милиция. Они опечатали все шкафы и двери, вызвали начальство
и началась проверка. Все ценности были на месте, документы на них
в порядке, но в ее шкафчике нашли тюбик краски стоимостью в четыре
рубля, на который не было наряда. Стали выяснять: откуда? Перепуганное
начальство только хлопало глазами, не решаясь вступиться за свою сотрудницу,
хотя ее знали много лет как ответственного и честного работника.
Краску по ее просьбе привез знакомый командировочный с московского
часового завода. В цехе она кончилась, на складе ее не было, а для
работы была необходима. Тюбика цеху хватало на год, больше не требовалось.
Вот она и попросила знакомого москвича привезти краску, не думая о
бумажках.
Проверка продолжалась неделю, стали составлять акт об "излишках",
но за это время из Москвы привезли накладную на этот тюбик.
Главный инженер все-таки позвонил московским коллегам. Проверка ложного
заявления закончилась, начальство представило на Вардуи самую положительную
характеристику. О том же, сколько бессонных ночей она провела, никто
и не вспомнил. Не вспомнили и о клеветнике. И он вскоре проявил себя
похлестче прежнего.
Время от времени он заходил в детский сад и брал сына на выходные.
Однажды в садике ей сказали, что сына уже увели домой.
Дело было в пятницу, и мать не встревожилась. К мужу часто приезжали
родственники из деревни и привозили свежие фрукты, необходимые для
его здоровья. С невесткой они знаться не желали.
В понедельник вечером, когда она пришла за сыном, ей сказали, что
сегодня сына папа не приводил. Это ее обеспокоило. С утра она позвонила
мужу на работу и спросила, почему он не ведет сына в садик?
- Какого сына? - услышала она в ответ. - Я его в пятницу из сада не
уводил.
Она бросилась в садик: "Кто забрал сына?" Воспитательница
припомнила, что увел его мужчина, сказав, что он его дядя. Мальчик
дяде не противился.
В ужасе она обежала всех родных, своих и мужа, сына нигде не было.
Она бросилась в милицию, рыдала, долго ничего не могла объяснить.
- Когда пропал ребенок? Четвертый день? И вы только об этом заявляете?
- понес на нее капитан. Однако в ту же ночь сообщил о пропаже во всесоюзный
розыск. Наутро вызвал отца.
- Вы увели ребенка?
- Да вы что? Вы не знаете эту женщину! Она что угодно может сделать.
Она и убить моего сына может. Да, убить! Вы думаете, он ей нужен?
Она меня выгнала, чтобы с мужиками таскаться. Зачем ей сын? Допрашивать
ее надо, бить надо. Что вы ее слушаете? Плачет? Врет! Все притворство.
Бить надо! Сама скажет, куда дела сына.
Я слушал рассказ Вардуи, и сердце мое сжималось. Если бы я прочитал
эту историю, подумал бы, что это дикая восточная фантазия.
Подобные злодеи бывают только в сказках. Но ее сквозь слезы рассказывала
мне сама мать. Совсем недавно я видел эту женщину в окружении пожилых
людей, видел ее улыбку и грустные глаза, слышал благодарные слова
стариков за ее добрую душу. Она не могла сочинить злую сказку. Жизнь
сама рождает подобные сюжеты.
В милиции ее не били. Она сама стала биться головой о стену, услышав
слова мужа. Потом потеряла сознание.
Капитан взялся за дело всерьез. Он понимал: ребенок - не кошелек,
начальство такое дело ему не спустит. Он стал таскать на допросы всех
родных и Вардуи и ее мужа, узнал деревенские адреса, поехал к его
родителям. Ребенка у них не было. К делу подключились несколько сотрудников.
На пятнадцатый день круг поисков сузился. Он снова привел к родственникам
мужа Вардуи, только более дальним. Капитан позвонил парторгу совхоза,
где они жили, объяснил суть дела и сказал, что едет к ним. Парторг
всполошился, пошел по деревне и нашел ребенка у дальней тетки мужа
Вардуи. Капитан увез мальчика в город и вручил матери.
После этого Вардуи стала заговариваться. Она никого не хотела видеть,
к работе стала невнимательна, проводила дни в тупом оцепенении. На
заводе узнали, что у нее украли ребенка, но он нашелся.
Ее стали беречь, не поручали ей трудные дела, а вскоре вручили путевку
для отдыха. Она не хотела ехать, но мама уговорила ее.
Это был пешеходный маршрут. От ежедневной физической нагрузки она
немного пришла в себя. После дневных переходов молодежь пела у костра
песни под гитару. Мама с детства учила ее петь народные песни. Она
стала поправляться. Ее просили петь армянские песни, и она не отказывалась.
Отдохнула, как не отдыхала никогда. Соскучилась о сыне, домой летела,
как на крыльях. На вокзале увидела мужа, сердце упало.
Отдыха как не бывало. Твердо решила - "разведусь!" Озлобленный
муж - с него взяли за всесоюзный розыск три тысячи рублей штрафа -
продолжал преследования. Встречал с работы, втихомолку бил, стараясь
не оставлять следов. Но однажды, разъярившись, ударил ее ножом в ногу.
Увидев кровь, испугался и убежал. Мама всполошилась: "Что случилось?
- Опять он?" "Нет, нет, успокойся, мамочка! Травма на работе,
ты же знаешь, у нас станки". Поправившись, вторично подала на
развод. Когда мужу вручили повестку, он написал заявление в суд, что
жена облила его кислотой и ударила ножом. Но в этот раз все было иначе.
Судьей оказалась молодая женщина, с которой Вардуи раньше работала
в цехе. Та училась на вечернем отделении юрфака и иногда просила Вардуи
поработать за нее. Судья была очень удивлена, увидев в зале свою прежнюю
подругу. Характер ее она хорошо знала, а поэтому вранье мужа приняла
в штыки. Видя, что на этот раз номер не проходит, он стал кричать,
что даст развод только в том случае, если ему отдадут сына.
- Я педагог! Я хочу видеть своего сына ученым. Она может дать подписку,
что вырастит из сына академика? - Он так и кричал - "академика".
На меньшее он не соглашался.
Он понимал, что сына мать не отдаст, что истязать жену он уже не сможет,
и бесился от ярости.
- Вы в своем уме? - прервала его судья. - Какой академик? Вы можете
дать подписку, что ваш сын при его заболевании доживет до десяти лет?
Но Вардуи, понимая, что больной сын ему не нужен, боясь, что их могут
снова не развести, неожиданно сказала:
- Хорошо, я отдам ему сына. Только прошу, чтобы он жил в деревне.
Она пошла на эту жертву. Вардуи замечала, что, когда они с сыном гуляют
в горах, сын не задыхается. Врачи советовали увезти его из города.
Она понимала, что жить он будет не у отца, а у дедушки с бабушкой
в горном селе, и видеть его там ей будет легче.
В суд Вардуи пришла с забинтованной ногой, но ничего не сказала об
этом судьям. После развода, уже на улице, бывший муж подошел к ней:
- Ты же не человек, ты - Камо. Крепче Камо. Я думал, меня арестуют
в зале суда, потому и написал на тебя заявление. Почему ты такая?
Скажи. Я тебя не могу понять. Я не верил, что ты отдашь сына.
Наутро он явился за мальчиком. Согласия ребенка отец не спрашивал.
Он тщательно проверял его одежду.
- А где те вещи, которые он носил, когда был маленьким?
- Но зачем они тебе?
- Давай, давай! Я не хочу, чтобы ты одевала в них твоего нового ребенка,
когда снова выйдешь замуж.
- Но это же память! - Давай, не разговаривай! - И увез сына.
Вардуи не плакала - она выла от горя по ночам. Мама и брат не могли
ее успокоить. А утром она шла на работу. Ночью - снова все то же.
Так продолжалось два месяца. На третий она не выдержала и поехала
проведать сына. Старикам накупила подарков, но все же уговорила подругу
поехать с нею - боялась мужа.
Но его в доме не было, а родители приняли ее неожиданно хорошо.
- Мама! - кинулся к ней сын.
Проплакавшись, она стала разглядывать его. В мальчике появилось что-то
новое, глаза словно подобрели, порозовели щеки.
- Знаешь, мама, у нас маленький барашек!
Сын побежал в хлев и вынес оттуда беленького барашка. Глаза его светились
радостью.
Старики приняли подарки.
- Вай, вай, вернулась наша невестка! Большая радость будет сыну. Он
давно тебя ждет, дорогая Вардуи... Завтра он приедет, вот будет радость!
Сердце упало. Завтра! Значит, надо уезжать сегодня. Оставшись с сыном
наедине, она спросила:
- Ну, как, хорошо тебе здесь? Не обижают тебя? - Ты что, мама? Это
я их обижаю! Мне хорошо. Горы, гуляю, где хочу. Деда я не боюсь!
- Бабушка говорит, что ты писаешься?
- Ну, и что? Раз меня взяли, пусть стирают. И буду писаться.
Мальчик все-таки оставался сыном своего отца.
Вечером они уехали.
- Вот видишь, а ты боялась, - сказала подруга, - они тебя любят, хотят,
чтобы ты у них жила.
- Не меня они любят. Хотят, чтобы сыну было хорошо...
Вскоре бывший муж подал в суд о взыскании с нее алиментов.
Этому она была даже рада, потому, что не знала, как может реально
помогать сыну. Теперь появилась все же официальная связь. Главным
было то, что сын явно поправлялся. Приступов удушья не было, за все
лето он ни разу не болел. Она стала навещать сына по выходным, окрепла
духом. Старики тоже поняли, что возврата к прошлому не будет. Они
и сами привязались к внуку. В школу он пошел в селе.
Сейчас учится уже в четвертом классе. От других мальчишек почти ничем
не отличается, разве что дерется злее других. Любви ни к кому не проявляет,
заботу о себе воспринимает как должное. Теплых чувств матери избегает.
Любит подарки, но лишнего не требует.
Переживания и побои подорвали здоровье Вардуи. У нее скачет давление,
болит позвоночник, временами отнимаются руки. Ходит она с лекарствами
в сумочке, часто сосет валидол.
Выглядит она старше своих лет. Оказалось, что ей только тридцать пять.
Не раз ее рассказ прерывался слезами. Я, как мог, успокаивал женщину.
Но на людях она другая. Умеет организовать вокруг радость. Люди тянутся
к ней.
- Как же мы будем без тебя? - спрашивали ее старушки.
- Для кого я буду играть? - спрашивал зурнач, старый колхозный пастух.
- И у тебя еще хватает сил на веселье? - спросил я.
- А что же делать, Юра-джан? У людей тоже трудная жизнь, их надо поддержать...
Мы идем по заснеженному Еревану, и она рассказывает мне о своей печали.
В руках у нее зонтик, на зонтике шапка снега.
- Как же такого человека терпит его теперешняя жена? - спрашиваю я.
- А, она сказала: "Я тебе не Вардуи. Только тронь, ишак, сразу
в тюрьму сядешь". Она ему спуску не дает.
- Неужели за все его подлости ты не шлепнула его хоть раз по щеке?
- Юра, он же мужчина. Как можно унизить мужчину? Но я говорила ему:
все к тебе вернется, что ты мне сделал. Вот и вернулось.
- Часто ты ездишь к сыну?
- Теперь не так часто, раза два в месяц. У меня ведь есть племянники!
Вай, два мальчика! Добрые, красивые. Видел бы ты, Юра-джан, моих племянников!
Ашотик и Арарат. Как их увижу, сразу закричат: "Что ты нам привезла,
тетя?" Золотые у меня племянники. Но... сын тоже хороший. А в
Ленинграде есть военные училища?
- Есть. Есть даже Суворовское.
- Вот-вот! Сыну нужно туда, дисциплину нужно. Хороший военный будет.
Ты узнай, Юра, напиши мне письмо. Очень, очень надо!
- Напишу, Вардуи. Напишу.
В этот день я не видел города. Мы как-то незаметно вернулись к ее
дому и попрощались.
Я шел и думал: "Жизнь бывает распята, а гармония души сохраняется.
И ничем ее не разрушить, ибо замешена она на любви. А любовь порождает
все: и надежду, и радость, и саму жизнь".
