Далеко не все смогли вынести
такую жизнь. Из тридцати человек нашего взвода у шестерых открылся
туберкулез. Тяжелые формы ревматизма и нервные срывы никого не удивляли.
Сам я тоже перенес болезнь, диагноз которой я так и не знаю. Проявилась
она странно: однажды утром я вдруг не смог встать. Руки и ноги меня
не слушались, а сама команда "Подъем!" была безразлична.
Подскочил старшина: "Два наря...", но, увидев мое отсутствующее
лицо, умолк и побежал к строю. Через полчаса санитары сняли меня с
"самолета" и увезли в госпиталь. Сознание я потерял по дороге.
Оно не возвращалось две недели. Наверное, мне делали какие-то уколы,
но я ничего не чувствовал. Постепенно до меня стали доходить звуки
голосов, но смысла слов я не понимал. Потом я открыл глаза и увидел
трещинки на голубой стене у моего лица. Я смотрел на них два дня,
но они меня не интересовали. Потом подошла сестра, повернула меня
на другой бок.
- Открыл глаза, - услышал я сквозь туман.
Подошел врач.
- Теперь порядок. Начинайте давать клюквенный сироп.
Мне в рот что-то влили, но вкуса я не почувствовал. Дня через два
я уже ощущал кислоту, понимал, что говорят обо мне, но безразличие
ко всему на свете еще сохранялось. Постепенно появился аппетит, и
я ожил. Принесли несколько писем. Зимой два раза в месяц на Соловки
прилетал самолет и сбрасывал почту на лед Святого озера. Писем ребята
ждали, как дара небесного. Они им и были.
Новости с далекой гражданки помогли мне поправиться. Я успел из госпиталя
на принятие присяги.
Наверное, моя болезнь была вызвана нервной перегрузкой. Кроме физических
испытаний все мы страшно тосковали по дому, по родным.
