Я люблю мужественных людей. Они поднимают
волну в болоте людской лени. Как магнит, они притягивают любознательных
людей и отталкивают трусов, лентяев и консерваторов.
Мой
отец был мужественным человеком. Он не побоялся защитить товарища,
обвиненного в "искажении линии партии", что приравнивалось
к обвинению во вредительстве.
- Я Михаила знаю и ему верю, а потому с
вашим решением не согласен, - говорил он членам партийной комиссии.
- Завод у нас чье имя носит? Сталина. Я Сталину самолично письмо
напишу и всю правду о Мишке изложу. Сталин не вам чета, он разберется.
В результате отца выгнали из партии, но
через полгода он добился возвращения партбилета.
На фронт он ушел добровольцем и погиб в
своем первом бою. Был он ротным политруком. Поднял роту в атаку
и погиб. Посмертный орден я привинтил на его портрет.
Лидеры всегда те, в ком больше смелости
или авантюризма.
Другом моего отрочества был Юрка Шлыков.
Его отец, как и мой, погиб на фронте, мать работала уборщицей в
поликлинике. У него была старшая сестра, на которую я тайно поглядывал.
Юрка к сестре относился пренебрежительно.
Меня это коробило, но не мог же я ему признаться, что Зоя мне нравилась.
Мы учились раздельно от девочек, и признаться в этом - значило бы
навечно опозорить себя в глазах дворовой компании.
Учился Юрка плохо, зато никому не уступал
в смелости. Лыжи у него были самодельные - из разбитой бочки. Ножом
он прорезал в дереве щель, заострил доски, и, распарив их концы
в ведре кипятка, сумел загнуть. К валенкам лыжи крепились резиной
от украденного в школе противогаза.
На этих лыжах он умудрялся не только обгонять
нас, но еще и дальше всех прыгать с самодельного трамплина. Однажды,
когда на крутом откосе Камы мы соорудили особенно высокий трамплин,
первым прыгать с него вызвался, конечно, Юрка.
Наш трамплин глядел в небо. Сооружая его,
мы не догадывались, что стол отрыва должен быть горизонтальным.
Нам казалось, что если лыжник вылетит, как камень из рогатки, под
углом, прыжок обязательно будет далеким.
Юрка лихо оттолкнулся, сделал два-три разгонных
шага, присел и помчался к трамплину. На трамплине он отчаянно подпрыгнул
и, сделав в воздухе сальто, шлепнулся на склон. Некоторое время
он лежал, соображая, жив ли? Лыжи его слетели с валенок и укатились
вниз. Мы стояли на верху и ждали. Юрка как-то неуклюже поднялся,
постоял и, забыв, о лыжах, полез в гору.
Мы часто падали, ломали лыжи, но в Юркином
поведении было что-то необычное. Мы ждали его на горе, не зная,
смеяться над его полетом или сочувствовать. Юрка был бледен.
- Ну, как? - спросил кто-то из ребят.
- Хреново. Я, кажись, руку сломал.
- Да, ну?
Действительно, левая кисть висела как-то
неестественно. Над ней, натянув до белизны кожу, выпячивалось что-то
лишнее. Крови не было.
- Больно?
- А ты как думаешь?
Юрка не стонал, только под плотно сжатыми
челюстями катались желваки. Мы поняли, что дело серьезное. Кто-то
скатился вниз и принес Юркины лыжи. Мы поехали домой.
Всю дорогу Юрка молчал, только у дома произнес:
- Мать перепугается...
Так оно и было, но это не помешало Юркиной
матери всыпать ему еще и ремня.
Через две недели, подвязав к телу загипсованную
руку, он снова катался с горы вместе с нами.
Летом с Юркой произошла другая история.
В жаркие дни мы пропадали на берегу Камы. В двенадцать-тринадцать
лет уже стыдно было не уметь плавать, но удаляться от берега было
опасно. По реке носились моторки и шлепали тяжелые колесные буксиры.
Мы любили качаться на их волнах, но приближаться к фарватеру не
решались.
Юрка обычно уплывал дальше всех, и на его
долю доставались самые большие волны. Но в этот день пароходов было
не видно, и мы в воде играли в "мойки", догоняя друг друга.
Кто-то погнался за Юркой, но догнать его было не легко. Он удалялся
от берега все дальше. Неожиданно догоняющий увидел рядом белый бакен.
Понимая, что они уже в опасной зоне, он повернул назад. Юрка же
плыл на середину реки.
Мы слышали, что в городе есть смельчаки,
переплывавшие Каму, но нам и в голову не приходило, что кто-то из
нас может на это решиться.
Юрка удалялся все дальше и дальше. Нам стало
ясно, что игра уже не занимает его. Юрка плыл навстречу солнцу и
в игре бликом не замечал, что сверху на него надвигается буксир,
тянущий плоты.
Мы
выскочили на берег и стали кричать, но Юрка не слышал нас. Он спохватился
только тогда, когда буксир грозно заревел. Мы видели, что Юрка растерялся.
Стальной нос буксира с висевшим якорем был уже рядом. Юрка попытался
повернуть назад, но понял, что уже не успеет это сделать. Тогда
он отчаянно заработал руками, пытаясь проскочить под самым носом
буксира.
Капитан дал задний ход, но ни отвернуть,
ни затормозить он уже не мог. Все произошло очень быстро. С берега
нам показалось, что Юрка попал под корпус судна, тем более что из
рубки кто-то выскочил, и на борту началась суета. Мы замерли в ужасе.
Буксир заглушил машину и теперь медленно плыл по течению.
Через некоторое время пароход снова включил
двигатель, и плоты медленно потянулись вниз по реке. Они, как в
замедленном кино, проплывали мимо нас, давая нашему воображению
представить весь кошмар ситуации.
Плоты ушли, и пустая река вновь засияла
мириадами солнечных бликов.
Мы брели домой, вяло обсуждая происшедшее.
Юркина рубаха и штаны остались лежать на берегу. Никто из нас не
решился поднять их. Тогда надо было бы отнести одежду его матери.
Вскоре подавленные мы сидели во дворе на
поленице.
Никогда прежде, несмотря на наши отчаянные
проделки, мысль о смерти не приходила нам в головы. Умирали больные
и старики, но с нами ничего подобного не могло случиться. Мы были
бессмертны. Пережитое на берегу казалось каким-то нелепым сном,
с которым мы никак не могли смириться.
Солнце скрылось за крыши домов, длинные
тени пересекли двор, а мы сидели, не зная, что делать дальше.
Тихо скрипнула калитка, и во двор шагнул...
Юрка. Он был в чужих, закатанных до колен штанах и висящей на плечах
майке. Мы остолбенели.
- Ты?
- А то кто же?
Мы вскочили с поленицы и стали дико орать.
Наше мальчишеское неверие в нелепость смерти на этот раз победило.
Юрке все-таки удалось увернуться от стального носа, а у кормы его
выловили матросы. Если бы этого не случилось, Юрку затянуло бы под
плоты.
Д ав ему пару оплеух, капитан напоил Юрку
чаем и, спустив шлюпку, приказал доставить храброго хулигана на
берег.
Смерть нашла Юрку уже после армии, когда
на пожаре он спас двух детей, и, бросившись в огонь за третьим,
задохнулся в дыму.
С тех пор прошло полвека. Все чаще годы
склоняют меня вглядываться в прошлое. Любовь к отцу всегда помогала
мне в литературной работе, а память об отчаянном приятеле поддерживала
в опасных ситуациях, которые расставляет жизнь на пути мужчины.
25 января 2000 г.
