В БОЛЬНИЦЕ
Всё расклеивалось с утра.
Боль я почувствовал в машине. Вчера вернулся
на завод поздно, спал в гараже на стульях. Не выспался. Было холодно,
тянуло жилы.
Утром меня раздражала всякая мелочь, слепли
глаза, туманилось сознание, но к работе приступил. Выехал в город.
По дороге боль рвала внутренности. На перекрёстке выехал на красный
свет, плохо понимая обстановку, затем потерял сознание. Машина ткнулась
в столб. Схватили. И вот впервые еду на скорой помощи.
В салоне всё обшарпано, зато на стекле у
шофёра приклеен портрет красавицы. В приёмном покое молодая докторша
прощупывает мой живот.
- Где больно?
С меня катит пот, от приступа трясутся поджилки,
но в ответ я предлагаю ей руку и сердце.
- В таком случае, я оставляю вас в больнице.
Так сказать, при себе, - улыбается врач.
У меня отбирают вещи, записывая их по порядку:
штаны, трусы, рубаха, майка... Чемоданчик с рукописями прошу оставить
при мне. Оставляют. Вслед за сестрой гордо несу свою бороду по длинным
больничным коридорам. Ложусь в койку. Трехчасовой приступ боли вымел
из сознания всё прошлое. Блаженное состояние невесомости, словно
я только что народился на свет.
В палате все из-под ножа. Стонут, корчатся,
я же вслух над ними издеваюсь. Дежурный врач делает замечание:
- Караульный, пересаливаете!
- Это, доктор, в порядке самоподготовки
к операции.
Наутро пристаю к сестрам, читаю нянечке
Арбенина. Старушка воспламеняется и поёт в ответ частушки:
Мне никак не утерпеть,
чтобы задом не вертеть...
Больные от хохота "стонут и плачут".
Операция назначена на завтра.
Я с войны не лежал в больнице. Длинные коридоры заставлены
койками, как в госпиталях после сильных боёв на фронте.
В сёстрах и врачах много перемен, начиная с того, как сёстры носят
халаты. Это уже не рабочая форма, это наряд, подчеркнутый стиль. Сестра
показывает свою фигуру, красуется. Возможно, в этом нет ничего дурного,
но сёстры военных лет не относились к раненым с налётом превосходства.
Сейчас явно чувствуется их пренебрежение, даже брезгливость.
Женьку Субботина, бывшего летчика, не предупредили об операции. Он
позавтракал, а его увезли резать. После операции он мучился, никто
перед ним не извинился за оплошность. Ночью я четырежды ходил за сестрой
и получал один ответ - "сейчас приду". Пришла через час.
В госпитале военных лет это было бы невозможно.
Врач уделяет больному одну минуту беглого внимания, точнее, невнимания,
и уходит. Больные страдают от равнодушия медиков и перестают им верить.
О, что это? У меня, кажется, опять начинается приступ, а на двенадцать
назначена операция.
Степан, держись!
Хэлло, презренный пипс!
Ты настолько отошёл от реализма, что даже не послал мне ни миллиона.
А мне они сейчас, ой, как нужны! Каждый день интересные концерты,
в училище с меня сдирают тысячи рублей, в магазинах куча нот. А ты
только писаешь синим по белому какие-то нргчгп ырытры и прочую ерунду.
Я удивляюсь, почему ты в хирургическом отделении, а не в психиатрическом.
Я вообще сомневаюсь, лежишь ли ты в больнице или просто удрал за границу
по своим донжуанским потребностям.
Не пиши мне больше таких писулек, а то я начну думать, что ты окончательно
помешался и ъщць ыгынкыр щвек кис мяу гав гав ушёл проклятый, на получай,
сволочь, не убежишь тры дры е2 - е4 диалектический материалзьм ленинизьм
психопотизьм генотип проявляет фенотип. Тьфу! Начитался твоих пись
и сам начал бредить.
И как ты попал в больницу? Ходил себе в полном здравии и вдруг заболел...
Или ты просто удрал от меня, не захотев отдавать свои жалкие миллионы?
Конечно, мне не хватит и десяти твоих получек, но всё-таки твои гроши
кое-как помогают мне. А писи твои не смогла понять даже такая образованная
девушка, как Флора, гениальная шахматистка.
Завтра у мамы день рождения, ей надо что-то подарить.
Когда получишь сколько-нибудь миллионов, перешли их мне.
Желаю здоровья, хотя, собственно, ты здоров.
С приветом, трясу за бороду.
Fantomas
По доверенности, которую я
послал из больницы, Анне денег не дали. На заводе её помнят, но времена
изменились.
- Кто вы такая?
- Хотя бы и жена.
- Жена у Степана в больнице.
- У меня его доверенность.
- Выходит, у него две семьи.
- Я в этом не виновата. Но он живёт у меня,
я его кормлю.
У кассы рабочие, кто-то вступает в разговор.
- С тобой живёт или у тебя?
- Наглость!
- Если бы ты его кормила, из него не торчали
бы рёбра.
- Врёт она, он каждую ночь в гараже ночует.
Что-то пишет до утра.
- Пишет он кляузы и стишки, которыми вас потешает.
Вы его мало знаете.
- Да уж не меньше тебя. Он в цехе двадцать
лет.
После выписки я спросил Медведовского, почему
никто не догадался пощадить женщину?
- Ну, знаешь, Степан, это не женщина, а конь...
- Грубо для начальника цеха.
- Пошёл ты... знаешь куда? Отлежался в больнице
и радуйся. Скоро ляжешь в гроб, она тебя туда загонит. Пошли ты её
к чёртовой матери. Ишь, какой князь Нехлюдов нашёлся...
Не сплю ночей над Гегелем и Марксом
И, кажется, вот-вот познаю нечто,
Что облегчит томительные думы,
Огонь сомнений утолит в груди.
Но только поле начинает зеленеть
И далеко ещё до урожая,
Уж слышится с востока конский топот
И ржание кобылиц, и звон оружья,
И налетают орды на посев,
И топчут всё, что я растил годами.
О, разум, разум! Ты - дыханье смерти.
После тебя - растоптанное поле.
Окинет взор его и сердце содрогнётся!
Вокруг куски растерзанных понятий,
Навоз кобылий, разочарованье,
Распятая мечта, а вот я сам с листком письма,
А вот подкова, что сорвалась вчера
С горячего копыта
Летящего к победе жеребца.
Стрела в груди. Вот жалкая награда
Какая сердцу достаётся в борьбе
За истину, познание, добродетель
С убийцей - разумом.
Но снова я не сплю,
И снова Гегель, Кант и Солженицын...
Иван Васильевич Уткин, наблюдая
много лет за моими занятиями, не вытерпел:
- Степан, сколько можно валять дурака? Тебе бы делом заняться, а ты
читаешь книжки. Если человек к тридцати годам ничего не достиг, ему
не следует и рыпаться.
Сам Иван давно занимается делом. После работы он выращивает клубнику
и строит дачу.
- Ванечка, - сказал я, - ты когда-нибудь слушал музыку Стравинского,
Равеля, Дебюсси? Ты читал Овечкина, Булгакова, Платонова? Ты видел
работы Бурделя, Родена, Пикассо? Нет, ты не слушал, не смотрел, не
читал. Зачем тебе это, тебе же за тридцать. Друг мой, ты пока заразительно
хохочешь, но ты давно труп.
У меня, действительно, получилось так, что я почувствовал себя молодым
только под старость. В молодости я просто не мог подняться от бесчисленных
ударов. Сейчас мне сорок шесть. Я не чувствую старости, хотя у меня
ослабли руки, сели глаза и каждую ночь болят ноги.
  .
|
