- Вставай! - крепкая рука
трясла меня за плечо.
Со сна я не мог понять, что происходит.
- Вставай, говорю, - голос отца тверд, хотя говорил он шепотом.
Набегавшись за день с приятелями, я никак не мог прийти в себя.
- Чего? Куда? - голова моя гудела.
- Узнаешь куда... Вставай!
Я стал натягивать штаны. Пошатываясь, вышел из сарая, где спал все
лето. Отец прошагал с веслами к берегу. Я никогда так рано не просыпался.
Мы не раз ездили с отцом на рыбалку, но об этом он предупреждал заранее.
Да и поднимались мы перед рассветом. Сейчас же была ночь. Приближение
утра ощущалось лишь по мокрому от росы песку.
Вокруг висела ватная пелена тумана, в которой исчезали не только очертания
предметов, но и звуки. Стихли шаги отца, повисла глухая тишина.
На рыбалку это было не похоже. Ни сетей, ни удочек с вечера отец не
готовил. Куда же он собрался?
Поеживаясь, я побрел к берегу. Лодки стояли на мелководье. Здесь была
и наша - тяжелый морской ял, списанный с судна в Кронштадте. Отец
купил его за бутылку у знакомого боцмана. Был он не быстроходен, зато
не боялся штормов. Я побрел по черной воде к ялу.
Однако отца в нем не было. Я прислушался и различил негромкий звук
вставляемой уключины. Он раздался справа, где стояли другие лодки.
В молоке тумана я сделал несколько шагов и увидел коренастую фигуру
отца, который возился у соседней лодки. Происходящее было непонятным
и зловещим.
Я подошел и увидел, что лодка уже отцеплена. Отец держал в руках банку
с солидолом и густо смазывал уключину второго весла.
- Садись.
Он приладил весло к лодке. Эту лодку я знал, она была самая быстроходная
на канонерском берегу. Иногда мне случалось на ней погрести. Я плевал
на ладони, брался за весла, наклонялся к коленям и... а-ах! Лодка
устремлялась вперед. В этот миг я видел себя спортсменом, летящим
на байдарке вдоль шумных трибун.
- Ну, чего ты там? - услышал я голос отца. - Садись.
Я толкнул лодку и залез в нее с кормы. Было ясно, что он задумал что-то
серьезное, но спросить, что я не решался. Отец не любил лишних слов.
Я догадался, что мы пошли к лахтинскому берегу.
Море еще не проснулось. Сонно шептались весла, лодка прокалывала белесую
пелену. Я сидел, поджав ноги, спрятав руки под мышками. Сидел и дрожал
от холода и неясных предчувствий.
Отец молча греб. Как он ориентировался в этой вате, было для меня
загадкой. Весла не скрипели. Только шелест рассекаемой носом воды
чуть нарушал тишину.
Я не знал, сколько прошло времени. Но вот движения отца замедлились,
он опустил весла. Я различил неясные голоса. Отец развернул лодку
кормой и стал подгребать в сторону звуков. Весь он как-то подобрался
и стал похожим на кота, который крадется к стае воробьев.
Голоса стали отчетливее. Я скорее угадал, чем увидел огонек костра.
Рыбаки готовились к утреннему лову.
Я все еще не понимал, что задумал отец, но его напряжение передалось
и мне.
- Бери весла, - приказал он шепотом, - и чтоб ни капли...
Мы осторожно поменялись местами. Отец стал коленями на кормовую скамейку
и махнул: "Греби".
С бьющимся сердцем я взялся за весла. Грести я умел, отец знал это.
Но сейчас он крался к берегу и не простил бы мне всплеска.
Я
слился с веслами. Лодка шла тихо и медленно, словно вязла в киселе.
Костер стал мигать отчетливее, мы шли прямо на него. Я уже различал
отдельные слова, доносился смех. Завеса тумана стала чуть прозрачнее,
приближался рассвет. Темной массой проявилась уткнувшаяся в песок
рыбачья лодка. Костер и неясные фигуры людей были совсем близко, метрах
в двадцати от берега.
Отец показал рукой, чтобы я греб к лодке. Я понял замысел отца, и
сердце мое сжалось от страха. Однако руки продолжали размеренную работу.
С последним гребком мы подошли к рыбачьей лодке. На ее корме висел
новый быстроходный мотор, давняя мечта отца. Я инстинктивно втянул
голову в плечи. Дрожь колотила меня. Хозяева мотора были рядом. Они
уже могли видеть нас.
Отец склонился над мотором. У него не было ключа, он знал силу своей
руки. Железными пальцами он взялся за гайку. Плечи отца напряглись,
раздался тихий скрип. У меня перехватило дыхание. Рыбаки пили чай,
смеялись. Отец стал отвинчивать поддавшуюся гайку.
Мне казалось, что время остановилось. Я знал рыбацкие нравы. Воров
здесь не щадили. Изувеченные трупы не раз прибивало к канонерскому
берегу. Лодочный мотор был предметом гордости. В магазинах их тогда
не продавали. Тот, у кого был мотор, редко возвращался с ловли пустым.
Моторные лодки ходили далеко за форты, где всегда была рыба.
Наконец все гайки легли на дно нашей лодки. Отец уперся локтями и
приподнял мотор. Плечи его сделали движение "давай!", и
я потянул весла на себя. Отяжелевшая лодка не стронулась с места,
корма ее увязла в песке. Я похолодел.
- Греби! Греби! - беззвучно кричала спина отца.
Посиневшие пальцы впились в ручки весел. Я греб из последних сил,
умоляя весла не булькнуть. Лопасти рвали воду у самого дна. Попискивала
доска, в которую я упирался ногами.
Отец повернул ко мне страшное лицо. Желваки прокатились по его скулам.
Надо было что-то решать. Туман рассеивался, наступал рассвет. Немеющими
руками я вынул весло из гнезда, уперся им в дно. Встать в рост я не
мог. Чужая лодка была шире нашей, мы кое-как скрывались за ней. А
сидя, я не мог достаточно сильно оттолкнуться.
Отец держал мотор на весу. Значит, он еще надеялся на меня. Нечеловеческим
усилием навалился я на весло. Мир сжался в пружину, и эта пружина
засела во мне. Через мальчишеское тело она рвалась на свободу, заставляя
гнуться упругое весло. Меня не хватило бы надолго, но в этот момент
отец, чувствуя мое напряжение, качнулся всем телом. Корма на секунду
приподнялась, и лодка стронулась с места. С тихим скрипом она проползла
по песку и закачалась на чистой воде.
Теперь все зависело от меня. Стараясь не звякнуть уключиной, я вставил
весло и потянул его на себя.
Противоречивые желания разрывали мою душу. Надо было грести бесшумно,
не спешить, и в то же время хотелось умчаться из этого страшного места.
Пелена тумана становилась все прозрачнее.
Невыносимо медленно удалялся берег. Отец все так же держал в руках
тяжелый мотор. Шея его покраснела, по ней протянулись жгуты жил.
Мерцающий свет костра постепенно отдалялся. Отец поднял мотор и опустил
его в лодку.
Рывком он повернулся ко мне. Последнее, что я запомнил, были его глаза
- сияющие, азартные.
Глухо грянул выстрел, и отец повалился на дно лодки.
