ИЗ ДНЕВНИКА СТЕПАНА
 Наташа,
пытаясь успокоить домашнюю бурю, говорит Андрею:
- Нельзя так разговаривать с мамой, ей уже
много лет, она больна...
Анна воспринимает эти слова, как удар в
самое сердце. Снисходительность к возрасту указывает Анне её место.
Скандал закипает с новой силой. Ната надевает
пальто и говорит:
- Степан, поедем к тебе.
Мы отправляемся в Левашово. Наташа захватывает
с собой банку кофе и непроверенные тетради. В электричке она проверяет
контрольные работы. Стараюсь ей не мешать. Приезжаем в двенадцать
ночи. Открываю банку зелёного горошка, грею чай. У Наташи глухой,
глубокий кашель. Она занимается, я лежу на диване и думаю о ней.
Сапоги Наты прохудились. Положение в жизни безвыходное, она попивает.
Наташа говорила мне о желании удочерить
девочку. Это ещё одна, возможно, последняя надежда, точнее, иллюзия
Наташи. Ей за тридцать, ни детей, ни мужа.
Воображение Наташи рисует сентиментальные
картины материнского счастья. Она не хочет думать о том, какие трудности
у неё возникнут. Нет жилья. Если Ната решится на удочерение, мне
придётся предложить ей свою комнату в Левашово.
В своё время я пытался объяснить ей, что
жизнь - не комедия. Ната расхохоталась мне в лицо. В двадцать лет
для неё жизнь была связана с понятиями: блеск, успех, музыка, вино,
красота, фейерверк.
Теперь Наташа подурнела, вино её губит,
но она нравится мне безгранично. Однако Ната для меня за пределами
досягаемости.
У нас с Анной разные сыновья
- у неё один Андрей, у меня другой.
Я боюсь давать ему оценки. Он молчит. Андрей наполнен, это уже хорошо.
Подсовывать ему выводы я не имею права. Я не хочу уничтожать сына,
этим занимается мать. Её Андрей - это оранжерейный цветок, болезненно
восприимчивый к малейшим ветрам жизни. Он раним и незащищён.
Для музыканта этот недостаток может превратиться в большие возможности,
но надо приложить немало сил, чтобы не лопнули струны.
Он играет с души, как с нотного листа. Однако Анна равнодушна к композиторским
опытам Андрея. Мне же они рвут душу.
Когда у меня возникает образ, и я мучительно пытаюсь перенести его
на бумагу, мысли тускнеют, и замысел нередко исчезает. Язык всё губит,
муки рождения уничтожают плод. Это говорит об отсутствии таланта.
Поэтому я так высоко оцениваю дар импровизации у Андрея.
Анна!
Когда-то ты советовала мне изучать жизнь простого советского человека,
строителя социализма.
Я внял совету и начал изучение с матери моего сына - с тебя. В результате
родилась тетрадь размышлений. Ты её прочитала и выгнала "предателя"
из дома. Тогда Андрею было три, теперь пятнадцать.
Я стал нужен и вот я снова в твоём доме. И снова могу "изучать".
И что же я вижу? В первую очередь разительную перемену твоего отношения
к "трудовому народу".
- Народ спился, - внушаешь ты окружающим, - набивает карманы и животы.
Стадо баранов. Дрянь, твари и скоты. Нужен новый Сталин.
О соратниках по партии, ныне занимающих не должности, а посты, ты
отзываешься так: "Правители - необразованные мужланы, скотоводы,
достоинством равные своему стаду".
А как ты нынче относишься к солидарности и дружбе народов? Об этом
заявляет мне сын: "Папа, я бы взял автомат и перестрелял всех
евреев". Это заявляет маленький талантливый музыкант, по расчётам
мамы, будущий композитор. Интересно, какую музыку можно создать, впитывая
с молоком матери подобные идеи.
- Ненависти к жидам я никогда не скрывала, - говорит бывший член партбюро.
Мне уже поздно делать обрезание, но, признаюсь, ради исследования
национального вопроса в твоей семье, я пошёл бы на это.
Но, может быть, к близким ты относишься иначе?
О воспитанном тобою племяннике Сергее: "Низкий лоб, маленькие
глазки, пустая душа. Кретин".
О племяннице Наташе: "Примитивна, как амёба. Грубиянка, лентяйка,
пьяница. Не будь меня, её давно бы выслали на сто первый километр
за моральное разложение".
О Степане: "Не творец, а тварь. Подлец, негодяй, садист. Ни капельки
брезгливости, кидаётся на объедки. Для него чём грязнее, тем лучше".
Все характеристики выдаются в присутствии сына. И, наконец, что же
в твоих глазах любимое дитя? Он оказывается "дурак, свинья, осёл".
Это - повседневность. Это стиль жизни бывшего знаменосца партии. Мощным
заключительным аккордом подобных характеристик звучит твой монолог:
"Ты взял сторону Наташки. Но чём она лучше меня? Она смазливее,
моложе, но по сути своей все мы - гады. Одинаковые гады".
Но если так, Анна Андреевна, то зачем Андрею то, чего ты добиваешься:
манеры, правила хорошего тона? Что он прикроет этим фиговым листком?
Таковы основы твоей педагогики и философии.
Вульгаризация жизни - единственное твоё оружие. И потому ты низводишь
окружающих до своего уровня. Стереотипность твоего сознания возвышается,
как стена непреступной крепости.
Мне же хочется, чтобы границами Андрея были его мысли, а потолком
- небо.
Вырвать его из паутины твоего воспитания нелегко, хотя в этом мне
помогает Наташа. Смогу ли? Не знаю, но я прикладываю к этому всё свои
силы.
Степан
  .
|
