Не всякому выпадает счастье приобщиться к музыке Моцарта,
не многие читали Данте, мы имеем смутные представления о теории относительности...
Но все мы находимся под обаянием личностей, заложивших основы человеческой
культуры.
В жестоких требованиях к себе выковывается душа художника. Мучительно
очищается она в пламени сомнений, готовясь к главному - свободному
творческому полету. Внутренняя борьба остается незаметной для окружающих.
Она кипит в душе, создавая условия для рождения высокого искусства.
Но воплощение замысла всегда в руках слепой и изменчивой судьбы.
Боль пряталась где-то внутри. Множество дел, преподавательская
деятельность, постоянные занятия музыкой помогали не обращать на нее
внимания. Комаров был рад этому. Вот уже восемь лет он исполнял профессорские
обязанности, не получая за это зарплату. Он вынужден был брать лишние
уроки, выезжать в дальние гастрольные поездки. В дороге он уставал
до беспамятства, но не мог, да и не хотел, снижать бешеный рабочий
темп. Только теперь, к пятидесяти годам, его мечты стали принимать
реальные очертания.
Музыкант был противоречием самому себе, он весь был соткан из сомнений.
Ему всегда казалось, что он недостаточно успел сделать. Все ли, что
может, он дает своим ученикам? Не теряет ли профессионального мастерства
в суете рабочих будней - ведь подлинная музыка начинается там, где
исчезают технические трудности. Кроме того, угнетало высокомерное
неодобрение начальством его методов работы. Всю жизнь он был поглощен
музыкой. Ему был не знаком вход в ту лавку, где по сходной цене продаются
слава и награды. В работе он умел делать только одно - не щадить себя.
У Комарова был крепкий тыл. Тридцать лет семейное счастье крепилось
усилиями его жены. Для музыканта она была и другом, и матерью, и надежной
крепостью. Она умела довольствоваться малым, но в ее руках дом становился
уютным, острые углы в общении с чужими по духу людьми сглаживались,
сомнения разрешались.
Родившаяся в любви дочь еще более укрепила их душевную связь. Она
росла здоровым ребенком, рано стала читать, хорошо училась. В школе
у нее обнаружилась склонность к языкам. Ранняя тяга к искусству радовала
родителей.
Семейная гармония уравновешивала суету общественной жизни. Размышляя
о прожитом, он все более убеждался, что трудился не зря. Ученики любили
его, из года в год крепло его мастерство. Он всегда много играл, но
если прежде это была обычная репетиционная работа, то теперь он все
чаще стал растворяться в музыке. Прежде музыка, словно, жила отдельно
от него. Теперь пальцы обрели способность извлекать гармонию из природы.
В такие минуты он становился не исполнителем, а создателем прекрасной
музыки, достигал высот совершенства, ощущал полноту бытия.
Беда всегда приходит неожиданно. Поздним вечером в подъезде дома пьяный
хулиган ударил его чем-то тяжелым по руке. Бледный, с висящей плетью
кистью, он поднялся в свою квартиру. Перелом костей руки для пианиста
почти равен потере профессии.
Бессонными ночами обдумывал он будущее. Ныла загипсованная рука. Черными
айсбергами возвышались два рояля в рабочем кабинете. В тоске замирало
сердце, мысль тонула в зияющей неопределенности.
Когда врачи сняли гипс он, внутренне замирая, сел к роялю. После первых
аккордов Комаров заплакал от беспомощности. Боль, жгучая, как удары
тока, пронизывала при всяком движении пальцев. Музыка, поднимающаяся
в нем при виде инструмента, натыкалась на тупое сопротивление нарушенного
органа.
Но выхода не было - надо было учиться всему заново. Стиснув зубы,
превозмогая боль, он извлекал из инструмента непривычные слуху, чужие
звуки. Они были корявы и несовершенны, но он знал - только так он
сможет вернуться к музыке.
Несчастье не приходит в одиночку - пережитое сказалось на здоровье.
Что-то сместилось в организме и он стал терять зубы. Они не болели,
не мучили. Они стали вдруг расшатываться и бескровно выпадать. Пришлось
познакомиться с поликлиническими очередями и противоречивыми советами
консультирующих светил. Вскоре он понял, что врачи не в состоянии
остановить процесс. Их старания закончились для него неудобным, но
необходимым протезом.
Работа продолжалась. Возобновились занятия с учениками, началась круговерть
кафедральных забот. Многочасовыми каждодневными упражнениями пианист
постепенно справлялся с больной рукой. Возвращалась вера в свои возможности,
заново обреталось утраченное мастерство. Нередко он чувствовал недомогание,
наступал упадок сил, но Комаров считал это отголоском пережитого кризиса.
В самые трудные минуты рядом была жена. Долгими ночами она утешала
его, верила, что все будет хорошо и впереди их ждет долгая наполненная
жизнь.
Дочь вышла замуж и у них появился внук, к которому сразу они привязались
всей душой. Они чувствовали себя молодыми, способными многое дать
мальчику.
Пришло известие, что имя Комарова представлено на звание "Заслуженного
деятеля искусств". Он стал готовиться к длительной гастрольной
поездке по стране.
Люди, с которыми он общался в поездках, принимали его с уважением.
Профессор консерватории, умный педагог и прекрасный исполнитель, дающий
открытые уроки в провинциальных училищах - все это производило впечатление.
Студенты смотрели ему в рот, ловили каждое слово, отхлопывали ладони
на концертах. Администраторы рассыпались в любезностях, публика принимала
столичную звезду с восторгом. И никто не знал, что ему было плохо.
Постоянно болела спина. После концерта он едва доходил до номера гостиницы.
Гастрольные поездки давно утомляли его, но теперь прибавилась сидящая
где-то внутри болезнь. Он еще не знал, какая она, но уже ощущал нечто,
неумолимо подтачивающее силы.
Он не мог управлять маршрутами своих поездок - они составлялись чиновниками
Госконцерта. Иногда из Сибири приходилось лететь в Москву, чтобы,
пересев на другой самолет, возвращаться в соседний сибирский город.
Самолеты не летели во время и приходилось мучиться в аэропортах ночами.
Нередко в гостиницах было грязно и холодно, иногда за стеной пьяные
гуляки не давали уснуть. В буфетах вино лилось рекой, а кефира не
было.
Но в этой последней поездке дорожные несчастья усугубились случайным
обстоятельством - сломался зубной протез. Он вынужден был жить на
размоченной в чае булке. К болям в позвоночнике присоединилось жжение
в желудке. Отсутствие зубов унижало и выбивало его из колеи. С ужасом
ждал он минуты, когда вынужден будет предстать перед публикой с провалившимся
ртом. Надо было не улыбнуться и не сказать ни слова администрации
после концерта. Это отнимало силы, выматывало нервы, мешало сосредоточиться
на музыке. Разбитые рояли довершали душевную муку.
Долгожданное возвращение домой на этот раз не принесло радости. Дочь
с мужем заявили, что решили уехать из страны.
В последние годы многие уезжали, но для Комарова это было далеким
и непонятным. Теперь это коснулось его семьи. Решение молодых он воспринял,
как беду. Ехать с молодыми он не мог, расставаться с любимым внуком
не было сил.
Трудно жилось всегда, но вокруг была родина. Слишком много пережито,
слишком много отдано людям, чтобы начинать все сначала в чужых краях.
Пришло сообщение о присвоении звания Заслуженного деятеля, профессорская
кафедра обретала реальность. Но главным было то, что он многое мог
теперь сказать своим творчеством. И если это было кому-то нужно, то
только здесь, в своем городе, в своей стране.
С решением дочери рушилось все. Для нее нежелание родителей уезжать
за границу казалось всего лишь их консерватизмом. Отец же помнил ее
первые шаги, первые слова и с болью в сердце ощущал, что жгучая любовь,
отданная дочери, не принесла плодов. Она оказалась лишним, отягощающим
грузом. Под обломками семейного благополучия оказывались погребенными
все его мечты.
А в это время Комарова ждал концерт в прославленном зале Ленинградской
филармонии. Он должен был выступать в новом, пока непривычном качестве
Заслуженного деятеля искусств. Концерт должен был стать завершением
многолетних усилий, воплощением надежд, отправной точкой к экономической
независимости.
Он еще так мало успел сделать! Его ум только начал постигать закономерности
жизненных коллизий. Он едва набрал в грудь воздуха, чтобы сказать
свое слово в творчестве.
И вдруг... Судьба оказалась нелепой и такой несправедливой.
Долгожданный концерт состоялся. Еще раз жизнь подарила ему взлет.
Сверкающий зал, полный публики, мрамор колонн, впитавший в себя память
о гениальных музыкантах, прекрасный инструмент и слияние с музыкой...
Но это был последний подарок судьбы. Силы таяли. Преследовали мучительные
боли в позвоночнике, не было утешительных мыслей, когда он думал о
дочери. После концерта он слег.
Только верная спутница его нелегкой жизни всегда была рядом. Только
ее голос, ее глаза утишали боль и тоскующее сердце.
В карельских лесах у них было "свое" озеро. Молодыми они
подолгу жили на его берегах. Теплыми летними ночами беседовали у потрескивающего
костра. Спали в палатке, обнимали друг друга. Над палаткой простирался
мир. Летело время великого слияния двух человеческих судеб. Это было
их время. Теперь его оставалось совсем мало.
Через месяц после концерта в филармонии, он сказал жене, склонившейся
над его изголовьем:
- Родная, обещай мне исполнить просьбу... Это трудно, я знаю...
- Не говори об этом... Мы всегда, всегда будем вместе.
Отчаянно боролась она за жизнь мужа. Но то, что сильнее нас, свершилось.
Пришло время исполнить сокровенную и страшную просьбу. Серая траурная
урна, незримо заключавшая теперь в себе всю их жизнь, из ее рук опустилась
на дно озера.
