Не все, конечно, были такие
вислоухие салажата, как я, но на старые флотские шутки на первом году
службы попадались все.
Особенно любили над нами потешаться повара, по-морскому - коки. Были
они все старослужащими, за пять лет кроме соловецкого камбуза ничего
не видели. Поэтому они пользовались всяким удобным случаем, чтобы
потешиться над молодыми.
Продувание макарон было испытанной хохмой. Ею встречали они тех, кто
впервые попал в наряд на камбуз.
Вносили ящик макарон, на глазах салажат брали по одной и дули в нее.
Из макаронин выдувалось облачко муки.
- Опять некачественные макароны привезли - сплошная мука, - заключал
один. - После них котлы не отчистишь, опять молодым до утра скрести.
Молодыми были мы. Никому не хотелось до утра чистить горячий котел.
- А ну, наряд, становись к ящику! Чтобы за час все макароны были продуты.
И действовало. Мы обступали ящик и начинали это дурацкое занятие.
Коки же, поджав животы, уходили в хлеборезку и оттуда наблюдали за
нами, смеялись от души.
В другой раз приходил главстаршина, командир камбуза, приседал у края
огромной каменной плиты и, прищурив глаз, что-то внимательно вымерял.
Потом сердито говорил:
- Ну, не умеют топить, хоть кол на голове теши. Опять от перегрева
плита сдвинулась. А ну, ребята, берись с этой стороны.
Тридцать человек народа упирались ногами во что придется, и пытались
подвинуть монастырскую плиту.
- Так, так, уже пошла. Еще навались! - командовал старшина, пока хохочущие
коки не вываливались из хлеборезки.
Мы, употевшие, понимали, что это очередная подначка, и удивлялись
собственной глупости.
Много чего с нами было: и пар над плитой мешками ловили, и мышей на
складе звоном мисок разгоняли...
"Покупали" и друг друга как могли. Однажды после обеда пошел
наш дежурный по столу бачки относить, и видит: в ванне с очищенной
картошкой вода серо-коричневая - ну просто компотного цвета. Схватил
чайник, зачерпнул и приносит ребятам.
- Братцы, еще компоту у коков выпросил.
Обрадовались ребята. Пошел чайник по кругу. Миски уже сдали, поэтому
пили из носика. Хватил первый, помолчал, сказал: "Отличный компот".
Передал другому. Тот выпил - третьему. Пока не обошел чайник с грязной
водой весь стол, никто не прыснул. Но уж когда последний напился -
грохнул стол от хохота. Каждый потешался над тем, кого "купил",
а дежурный - над всеми.
Однако наряд на камбуз был нелегким. Ели мы в этот день за троих,
но и работали - страшно вспомнить.
В двух ваннах веслом ворошили алюминиевые миски - грохот стоял неимоверный.
В первой ванне посуда мылась с горчицей, во второй - полоскалась.
Потом драили котлы. Раздевшись до пояса, наклоняясь над сорокаведерной
пропастью, сначала чистили стенки, а когда котел немного остывал,
босиком прыгали в него и скребли карщетками днище. Топтались при этом
в горячих помоях. Дышать было тяжело, потели почище, чем в парной.
После котлов, не успев остыть, таскали по морозу со склада продукты.
Запомнились мне мешки с югославской фасолью весом в сто килограммов.
Навали на меня сейчас - раздавит. А там тащил. Коленки дрожали, перед
глазами плыли круги, а пер - не ронял.
Но главное занятие наряда начиналось после ужина, когда и посуда вычищена,
и котлы в порядке. Начинали мы чистить картошку на завтра. Сначала
несли ее в плетеных корзинах со склада. Несли длинным паровозиком,
взявшись за ручки.
Каждому за ночь полагалось перечистить по семьдесят килограммов. Ножи
мы приносили свои и точили их на кирпиче. У кого не было ножа, мучился
с огромным, кухонным. Садились мы на пустые ящики, брали в руки по
картофелине и запевали. Пели всю ночь, пели и чистили. Первые два,
три часа и песня шла хорошо, и кожицу с картошки срезали тонкую, как
экономная хозяйка. Потом голова начинала клониться, глаза слипались,
и слова песни начинали путаться.
Встряхивал нас Буренков. Надо сказать, что не любил сачковать наш
старшина, себе спуску не давал, а потому и мы его уважали.
- А ну, братцы, "Варяга", - командовал он и бодро запевал.
Мы подхватывали. Эта песня нас всегда бодрила.
"Прощайте, товарищи! С богом - ура!" - грохот наших глоток
поднимал с веток спящих ворон, и мы сами просыпались.
Еще час-другой мы чистили и слушали украинские, молдавские, грузинские
песни. Ребята пели на своих языках. Тоска по дому из песен вливалась
в наши души. Потом чистили молча.
К утру усталость брала свое. Из круглой картофелины получались у нас
кубики, головы наливались свинцом.
С рассветом мы в тех же корзинах выносили очистки, а картошку ссыпали
в ванны и заливали водой - до обеда. После завтрака наряд отправлялся
в монастырь, и мы без чувств падали на свои "самолеты".
