В армии каждый тоскует о своем, один о театре, другой
по девушке. А Юрка Дубровский тосковал по бане.
Нельзя сказать, что мы ходили грязные. Раз в десять дней мы регулярно
мылись. Нас выстраивали с узлами постельного белья (по уставу матросы
стирают все с себя и постельное, солдаты - только с себя) и мы с песней
шагали в баню.
Баня тоже была монастырская. Сложена она была, как и стена соловецкого
Кремля, из валунов. Была она достаточно просторна, но когда на острове
организовали Школу связи, к бане пристроили второй этаж. Там было
холодно, и мылись на втором этаже только летом.
Баню мы любили. Веселье и гвалт стояли такие же, как и в полуэкипажной,
но шаек хватало всем. Была и парилка, только пар там был не от раскаленных
камней, а из трубы. Кочегарка была рядом, и паровой отвод заволакивал
парную горячим паром, стоило лишь повернуть кран.
Нам давали на баню два часа. За это время нужно было постирать и помыться.
Стирать белье никто не умел. Через две-три стирки наши простыни становились
похожими на портянки. Я тоже считал, что, чем горячее вода, тем чище
белье. Поэтому заваривал простыни в кипятке. Потом я их намыливал,
старательно тер в руках. Но они получались серые, как и у тех, кто
просто топтал их ногами в мыльной пене.
Я заинтересовался, почему же мои старания не дают эффекта. Коля Панин
объяснил, что белье сначала стирают в теплой воде, а уж потом в горячей.
Я решил, что надо осваивать это дело, и постепенно простыни побелели
снова.
Но дело не в стирке. Дубровский был москвич. Жил он в благоустроенной
квартире и привык каждый день принимать душ. Когда он нам рассказывал
об этом, мы ему просто не верили. Не может человек жить в такой роскоши,
сочиняет паря. Но это оказалось правдой. Из-за своей чистоплотности
Дубровский попал в удивительную, курьезную историю.
Когда наступило лето, он, как и другие, стал через подкоп под стеной
после занятий бегать в самоволку. Мы думали, что в поселке у него
завелась пассия, но оказалось, что все было куда сложнее - Дубровский
два-три раза в неделю бегал в баню. Пять раз в неделю в бане мылись
матросы, один день женщины и раз в неделю баня отдыхала.
Обычно Дубровский проникал в мыльную, когда чужой взвод вместе со
старшиной уже мылся, выходил раньше, и никто не замечал, что с ними
моется посторонний. Дубровский из самоволки приходил розовый, довольный,
и мы не сомневались, что он от девушки.
Но однажды матрос по ошибке прибежал в баню в четверг, в женский день.
Ошибку он обнаружил еще не доходя - навстречу ему с тазами под мышкой
и младенцами шли распаренные женщины.
Дубровский чертыхнулся, хотел повернуть обратно, но вспомнил о втором
этаже. Припекало весеннее солнце, но на улице еще было прохладно,
и, конечно же, там никто пока не мылся.
Дубровский решил, что глупо возвращаться, если ты уже у цели. На второй
этаж было два входа - с улицы по лесенке и из мыльной с первого этажа.
"Ну, какая дура сейчас полезет в холодную?" - подумал он
и решил, что ему никто не помешает там помыться.
"Прохладно, ну и что? Из крана-то горячая вода бежит. Помоюсь".
Улучив момент, когда у входа женщин не было, Дубровский прошмыгнул
по лестнице на второй этаж, помылся и тихо вернулся в часть. Он радовался
про себя, что так удачно все получилось. Не надо было прятаться от
старшины, слушать этот хай. Никто не брызгал на него грязной водой.
Великолепно!
Но это великолепие и сыграло с ним злую шутку. Парень стал каждый
четверг бегать в баню. Долго все проходило благополучно. Пять или
шесть четвергов Дубровский возвращался в часть с расплывающейся от
удовольствия физиономией.
Стояло уже настоящее лето, когда с ним произошла эта история.
Как-то он спокойно сидел в уголке второго этажа и намыливал голову.
В это время двум женщинам захотелось подняться из мыльной наверх.
Летом внизу от пара было душно.
Весело болтая, они поднялись с тазами в холодную пристройку, налили
воды и уселись мыться. Дубровский никак этого не ожидал. Он давно
привык считать второй этаж своей вотчиной.
Матросы в другие дни тут мылись, но по четвергам сюда никто пока не
заглядывал.
Бедняга отвернулся и сжался в комочек в своем уголке. Женщины, не
обращая на него внимания, плескались.
Дубровский сидел ни жив, ни мертв. Он даже боялся смыть щиплющее глаза
мыло. Он молил бога, чтобы женщины скорее ушли. Если его здесь накроют...
Он боялся и думать, что с ним будет.
Видимо, внизу здорово напарили в этот день, потому что на лестнице
послышались шаги и вошли еще три женщины. Дубровский от ужаса чуть
не потерял сознание. И было отчего. Вошедшие облюбовали именно его
уголок и направились к ближайшему от него крану.
"Конец", - обмирал наш герой и при этом старался спрятать
между ног свое мужское достоинство.
Увы, мыло мешало ему сделать это. Женщины налили воду и уселись прямо
напротив него. Они намылили мочалки, и одна из них стала другой тереть
спину. Третья в ожидании своей очереди взглянула на ту, которая в
неестественной позе сидела напротив, и... баню огласил жуткий вопль.
И женщина, и матрос одновременно вскочили и с ужасом уставились друг
на друга. Те, которые терли спину, шарахнулись от крика, увидели Дубровского
и тоже принялись орать. Прибежали и те, что вошли раньше.
Дубровский схватил таз, прикрыл, что возможно, и хотел бежать. Но
вовремя сообразил: на крик уже могли спешить и другие женщины, и,
что могло с ним случиться в предбаннике, предвидеть было невозможно.
После всеобщего шока наступила тишина. Вот-вот должен был разразиться
страшный скандал. Но герой был так жалок и так напуган, что вдруг
одна из женщин засмеялась. Неожиданная реакция захватила и других.
И вот уже все пятеро обнаженных наяд хохотали над бедным матросом.
Они просто корчились от смеха. Они забыли свой стыд и покатывались,
держась за животы.
Юрка, поняв, что крик не вызвал паники в нижнем этаже, кинулся в предбанник.
Там никого не было. Дубровский схватил штаны, но никак не мог попасть
ногой в нужную штанину. В этот момент дверь из мыльной приоткрылась,
показалась голова первой хохотуньи.
- Куда же ты в мыле? Иди, сполоснись, матросик. Мы отвернемся. Ох,
не могу. - И она снова захохотала.
Юрка стал приходить в себя. Он держал тельняшку и не знал, что делать
- то ли натягивать ее на намыленную голову, то ли принять приглашение.
Он решился на второе.
- Ну, не съедят же, в конце концов. Во, ситуация...
Дубровский осторожно заглянул в мыльную. Женщины собрались у входа
с первого этажа, видимо для того, чтобы не пустить других, если кому-то
еще придет в голову подняться.
Любитель помыться схватил таз, напустил воды, сунул туда голову, обмылся
и побежал к выходу. Он еще не успел одеться, когда хохотушка снова
выглянула:
- Не бойся, мы никому не скажем. Приходи еще, миленький...
И дверь захлопнулась. Последние слова были, конечно, шуткой, но черт
играет с младенцем, как хочет. В следующий четверг Дубровского неудержимо
потянуло в баню. Он и отговаривал себя, и думал о страшных карах,
если его накроют, но ничего не мог с собой поделать.
Он выбрался за территорию по тайному лазу и побрел к бане. Он удивлялся
собственной храбрости. В предбаннике его уже ждали. Пришел? Ну, герой!
Мы уж не верили. Раздевайся, мы посторожим. Все пятеро были в сборе.
Они встали у входа с первого этажа и у лестницы с улицы.
Юрка, не снимая трусов, скорее символически, чем всерьез, быстренько
помылся. Надо же было показать, что он не трус.
Приключение увлекло и женщин. Их забавляло помогать матросику в нарушении
режима. Это были молодые офицерские жены, помирающие дома со скуки.
Работать на острове было им негде, и они были рады неожиданному развлечению.
Все снова обошлось благополучно. Юрка отправился в баню и в следующий
женский день. И пошло-поехало. Юрка обнаглел. Он ждал четверга всю
неделю.
Женщины тоже перестали его стесняться. Они даже сообщили о герое некоторым
подругам, и на втором этаже стали собираться "члены тайного общества
любителей совместного мытья".
Юрка ходил героем. Нам свою тайну он не раскрывал, но ему завидовали,
считая, что он проводит счастливые часы в поселке.
И вдруг разразился гром. Дубровского вызвали к замполиту. Видно, у
кого-то из женщин тоже появились завистницы - сведения о матросе в
женской бане просочились к мужьям.
Замполит, капитан 2-го ранга, не мог поверить в реальность сведений,
которые до него дошли. Чего-чего только не случалось в Соловецкой
школе, но такого...
Он без обиняков спросил Юрку, правда ли, что тот ходит с женщинами
в баню? Юрка трухнул не на шутку. Он понимал, что тут пятнадцатью
сутками не отделаешься.
- Да они сами... - невнятно забормотал он.
- Как, значит, это правда? - Замполит подумал, что ослышался.
- Виноват, товарищ капитан второго ранга. Я только раз, нечаянно...
Замполит был сражен наповал. Какое он мог придумать наказание? Отдать
нахала под трибунал? Вроде бы не за что. Да и позора не оберешься
при разбирательстве дела. На губу, дать строгача? Так сам разболтает,
гад, за что сидит. Морду набить? Это было самое лучшее, но не поднималась
рука у дисциплинированного командира.
- Ну, знаешь... - У замполита не было слов даже для возмущения. Он
мучительно думал, как поступить.
- Выпороть бы тебя, подлеца...
- Так точно, товарищ капитан второго ранга, - совсем некстати козырнул
Дубровский. Эта уставная дурость разрядила обстановку. Замполит горько
усмехнулся.
- Вот что, герой! Давай так договоримся - я тебя не накажу, а ты мне
дашь слово, что об этом никто из твоих товарищей не узнает. Никто,
слышишь?
- Так точно, товарищ капитан второго ранга! Никто и никогда. Клянусь,
честное комсомольское!
Дубровский не знал, как благодарить судьбу.
- Ну, смотри, матрос! Но если еще раз в баню...
- Все понял, товарищ капитан второго ранга!
- Можешь идти.
Дубровский выскочил из кабинета. До конца учебы молчал Юрка о своих
похождениях, но в последние дни, на радостях, что мы покидаем опостылевший
остров, рассказал о них в кубрике. Мы приняли эту историю за ловкое
вранье, посмеялись и забыли.
Но через два года в части, где я тогда служил, я встретил офицера
с Соловков. Он узнал своего воспитанника, и между нами сложились доверительные
отношения.
Однажды я поведал ему о лихой фантазии Дубровского. Но он рассмеялся
и сказал:
- Да, это правда! Мы все тогда не знали, что нам с этим типом сделать.
Даже утопить его хотели, но замполит у нас умный был - успокоил.
Вот какие истории случаются в жизни - нарочно не придумаешь.
