ГРИШКА
- Ты для кого это по утрам морду скоблишь? - сердито бурчит дядя
Никита, сосед по койке. - По ночам шастаешь, встаешь ни свет, ни
заря... Отлежался? Видно, пора тебе обмотки мотать.
Гришка улыбается.
- Молчи, дядя Никита. Девка тут одна...
Заинтересованный сосед приподнимается на локтях.
- Это кто ж такая?
- Олька.
- Из восемнадцатой палаты, что ли? Тю-у!
Никита валится в постель, безнадёжно махнув рукой.
- Во, дурак! Палата-то офицерская. Там почище тебя соколы найдутся.
Гришка возмущён.
- А мы чем хуже? Тоже, чай, не пальцем деланы.
- Ты ей так и скажи, может, растает.
Недовольный Гришка отворачивается и яростно скребёт бритвой подбородок.
- Не ровня она тебе, не видишь что ли? Из городских. Не иначе, как
десятилетку окончила. А ты что? Калган тёмный!
Мимо палаты спешит санитарка с ведром и шваброй.
- Вот кого тебе надо, Нюшку. Эта подойдёт. Нюша! - кричит Никита.
- Нюш! Подь сюды на минутку.
Нюшка ставит ведро и заглядывает в палату.
- Чего вам, разбойники? - улыбается она, косясь на плечистого Гришку.
- Парня женить пора, - говорит Никита, - ночами по коридорам мотается,
а ты ушами хлопаешь.
- Ишь, чего захотели! С этим у нас строго, дядя Никита, сами знаете.
Нечего в госпитале кобеляж разводить.
Она шлёпает Гришку мокрой ладонью по лбу и уходит.
- Даётся ведь девка, - понижает голос Никита, - не зевай!
- Да ну её к лешему! Не такую мне надо.
- А какую ещё? У Нюшки всё при месте, - не отстаёт сосед.
- Такую, чтоб любовь была. Чтоб ждала... Чтоб у меня и пьяного рука
на бабу не поднялась.
- Насчёт Ольки ты, парень, пустое затеял. Нечем тебе её взять.
- Найду чем! - рычит Гришка.
- Что в тебе толку... Уйдёшь на фронт, будешь треугольнички ей слать.
Разве такую письмами удержишь?!
- Буду я письмами! - сквозь зубы цедит Гришка. - Мне бы её в угле
темном поймать... Один на один... И шлёпнуть печать пониже пупка.
Это понадёжнее будет.
- Бес ты, Гришка, - плюётся дядя Никита, - спустят с тебя шкуру
за такие дела.
- Дальше фронта не пошлют, - смеётся Гришка.
Он давно заметил сестру из восемнадцатой, как только поднялся и
стал выходить в коридор. Сначала он терпеливо выслеживал добычу,
изучая её повадки. Потом понял, что она не из простых, что легко
её не взять. Это препятствие ещё больше раззадоривало его. Гришка
потерял сон и аппетит.
Стройная, с русой косой, вечно выбивающейся из-под шапочки, она
была лёгка на ногу.
- Осторожно, девушка, не разбейся, - шептал он, когда она с подносом
лекарств проносилась по коридору. Сестра вспыхивала и мчалась ещё
проворнее.
- Щёки-то, щёки, как костёр, - стонал Гришка, влюбляясь всё жарче.
"В дом бы такую кралю привести, по деревне пройтись" -
грезил он по ночам. Гришка уже не мог представить своё будущее без
этой девушки. "Прозеваешь, дурак, не будет тебе всю жизнь покоя",
твёрдил он себе.
После отбоя прошёл уже час, а койка Сорокина была пуста.
"И куда он опять забрёл? - думает Оля. - Дались ему эти стихи...
На костылях едва держится, обожжен весь, а всё пишет... Свалится
где-нибудь, отвечай тогда. А стихи-то светлые..."
Оля идёт искать пропавшего. Заглядывает в курилку.
- Ты не видел моего Сорокина? На костылях...
Гришка захлёбывается дымом самокрутки.
- Ольга, - имя клёкотом вырывается из его горла, - постой! Ты же
всё понимаешь... Я не могу без тебя, не могу! Поговорим, а?
В глазах девушки сожаление.
- Тебе тоже пора спать.
- Слушай, меня скоро выпишут.
Гришка шагает к двери, берёт девушку за руку.
- Очень рада.
- Я же серьёзно. Выходи за меня, Оля...
Оля отстраняется, хочет выдернуть руку.
- Об этом после войны будем говорить.
В её голосе глухое отчуждение.
- Нет, сейчас.
Гришка хватает девушку за плечи.
- Не сходи с ума, я буду кричать.
Гришка зажимает её рот широкой, как лопата, ладонью.
- Дурочка, я же разведчик, - горячо шепчет он. - Я жениться хочу,
пойми ты...
Оля начинает бессмысленно колотить кулачками по Гришкиному сосредоточенному
лицу. В курилке сумрачно. Подслеповатая лампочка едва освещает кожаный
топчан. Гришка поднимает Олю и мягко укладывает на топчан.
"Всё!" - думает с ужасом девушка. Но её халат запахнут
сзади, и Гришка путается. Одной рукой он продолжает зажимать ей
рот, другой шарит за её спиной.
Рука Оли случайно натыкается на жестяную плевательницу с окурками.
Почти бессознательно она бьёт плевательницей по лицу Гришки.
От неожиданности он отпускает девушку. Оля вскакивает.
Лицо Гришки превращается в серый от вонючего пепла блин. С гладко
выбритых щек свисают прилипшие окурки.
- У-у... - как зверь, стонет Гришка от унижения. Бешеные его глаза
сверкают. Он рывком распахивает больничный халат, рвет с себя бинты.
- Смотри, курва!
Широкий синий рубец пересекает его грудь.
- Мы там за вас... Свою кровь... А ты тут кобенишься, телка яловая!
Оля бросается из курилки, спотыкаясь, бежит
в перевязочную и судорожно рыдаёт, причитая, словно старуха. Она
плачет от страха, от обиды и от неясной вины, которую чувствует
за собой.
