От села со странным названием Раздоры в спешном порядке
проложили асфальтированную дорогу. И покатили по ней грузовики со
стройматериалами.
Из окна автобуса я вижу пост ГАИ у нового ответвления, а вдалеке у
леса старую церковь.
Скоро Москва. Налетит, закружит в делах, и горькие мысли, терзающие
меня, забудутся.
Задумался я, когда автобус вкатил на Николину Гору. Убогие деревушки
Подмосковья вдруг сменились роскошными особняками. Дачи стояли независимо
и гордо, отделившись друг от друга огромными лесными участками.
Сосны на участках красовались корабельные, березы сказочные, подлесок
молодой поднимался.
"Летом на этих участках, наверное, грибы собирают, - думал я,
- ягоды лукошками носят из малиновых зарослей".
Вид портили лишь заборы, разделяющие просторные территории.
Хозяева строго оберегали границы своих владений. Моя спутница, старая
учительница, оказалась из этих мест.
- Здесь вот Михалков живет - поясняет она. - А здесь была дача Прокофьева.
Тот дом с колоннами - его Качалов построил. Это Трифонов ремонтируется.
Сын у него женился, каменную пристройку ему делает. А это не дом,
нет. Это гараж такой. На две машины. А дом чуть ниже, видите, крыша
блестит? Там генерал один... фамилию запамятовала.
- У вас тут одни знаменитости, я вижу.
- Да, люди известные. Только знаменитости-то дальше пойдут. Я вам
покажу.
Соседка умолкает. Автобус мягко огибает дорожные повороты. Я отдыхал
в пансионате. Время сейчас не отпускное, окружали меня пенсионеры,
съехавшиеся по горящим соцстраховским путевкам. В коридорах стояла
тишина, писалось мне хорошо. В холле несколько старушек вечно сидели
у выцветшего, как застиранный деревенский платок, телевизора.
Вчера на прощанье я решил покататься на лыжах. Через заснеженное поле
добрался до леса, пошел вдоль опушки. За холмом открылась деревенька,
в километре от нее поднимались к небу дымки другой. Я подошел к крайней
избе. У покосившегося сарайчика колол дрова дед.
- Бог помощь, дедуля. Как деревня ваша называется?
- Какая от него помощь? Сам пока вот справляюсь. Улитино она будет.
- У, какой сердитый. Сразу видно, забыл бога. В церковь сколько лет
не заглядывал, старый? - подзадорил я деда.
- Чего захотел - в церковь... Да у нас ее ишо в девятнадцатом годе
порушили. И в Боровом сожгли, и в Высоком...
- Да, ладно дед. Пошутил я. Был бы магазин рядом.
- Еще чего? Был бы магазин, неужели бы я в выходной тверезый ходил?
- И магазина нет?
- То-то оно. Девятый год пошел. Молодые и поразбежались. Кто без магазина
жить будет?
- Как же вы обходитесь?
- Автолавка приезжает. Раз в неделю. Помереть не дадут. Хлеб, макароны
возят. На праздник и красненького. Были бы деньги. Да и Москва рядом.
Два часа ходу автобусом.
- Невесело, дед, живете. А коровы в деревне есть?
- Кому держать-то? Старухи одни, а мужик - я один. Две козы на деревню.
Я оглянулся. Старый дом походил на деда - стоял седой и покривившийся.
- А в соседней деревне тоже магазина нет?
- Отколь ему взяться? Туды и дорога через овраг. К автолавке сюда
ходют.
Соседняя изба стояла заколоченной. На следующей провалилась кровля.
Однако чуть подальше возвышался крепкий новый дом под железной крышей.
Напротив стояла дача канареечного цвета. Рядом громоздился каменный
гараж.
Были в деревне и другие дома, явно не из прошлого века.
- Не пойму я тебя, дедуля. Разве можно в запустении такие хоромы строить.
Тут не одной тыщей пахнет.
Дед глянул на новые дома.
- Так это все ворюги.
Это я и сам понимал.
- Торгаши, что ли?
- Почему торгаши? Разные. Главное дело, толку с них ни хрена. В колхозе-то
не робят. Пришлые все. Из ворюг в греки, знаешь пословицу?
- Ах, варяги! - я удивился дедовой эрудиции. - Дачники, значит.
- Они самые. Летние пташки. Прилетят - улетят. А земля этого не любит.
Ей хозяин нужон.
Сейчас я вспомнил этот разговор, глядя на роскошные особняки. Здешние
усадьбы были не чета тем дачкам.
Пологим спуском автобус скатился к Москве-реке. Мост был диковинный
- ажурная чугунная решетка могла украсить любой столичный парк, а
на тумбах стояли помпезные и безвкусные гипсовые вазы. Вдали за излучиной
реки показалось многоэтажное строение.
- Места у нас красивые, - услышал я голос спутницы. - Видите, там
корпуса? Это санаторий Совета Министров. У них там лифт к реке устроен,
не надо по ступенькам ноги трудить.
От нашего шоссе мелькнула еще свертка. На ней тоже стояла будка ГАИ.
Дальше пошло заснеженное поле.
- Поле это знаменитое. Хрущевское поле. На нем каждый год кукурузу
сеют. В память, что ли? Здесь ведь дача его была. Сам любил утром
в поле погулять, урожаем полюбоваться. Хотел северную кукурузу вырастить.
Уж и название придумал - "Хрущевка". Много шума по стране
от этого поля прокатилось.
- А что сейчас на даче Хрущева? - спросил я.
- Не знаю. Однако кто-нибудь живет. Здесь и остановка транспорта запрещена.
Видите, милиция кругом.
Действительно, посты ГАИ встречались постоянно. Справа по ходу вырос
высокий холм. По верху он был опоясан мрачным кирпичным забором. На
заборе виднелись несколько красных зданий.
- Уже обратили внимание? Мрачное это место. Дача Сталина. Мы раньше
и подходить сюда боялись. Мальчишки прибегали иногда грибы собирать
- леса-то вокруг, сами видите, знатные. Так по ним охрана стреляла.
И убивали - случалось. Дочь его, Светлана Аллилуева, потом наши места
описала. Для нее они с детством связаны, она здесь каждую деревню
знала.
"Барвиха" - пролетело название за окном.
- Здесь Черненко жил. За тем леском его дача. Он последнее время здешним
воздухом и спасался. Не до государства ему, больному, было.
- А сейчас там кто?
- Рыжкову, говорят, отдали. А сталинская пустует. Никто не хочет в
ней селиться.
- Да ведь и не всякого пустят, - заметил я.
- Это верно. Кто помельче, тем санаторий есть.
Я опять вспомнил деда, автолавку, две козы на деревню. И старую забытую
церковь. Тут и мелькнули эти Раздоры.
И новая дорога налево, и современный пост ГАИ с тремя постовыми и
милицейской "Волгой".
- А здесь тоже дача? - спросил я.
- Дача. В прошлом году построили. На эту, говорят, много миллионов
пошло. Машины все лето туда-сюда сновали. Днем и ночью работали. При
прожекторах.
- Чья же она?
- Михаила Сергеевича. Тоже наши места отметил. А что, он хуже других?
Пусть строит. Только бы мир был. Однако народ...
- Что народ? Ропщет?
Старая учительница посмотрела на меня печально. Вздохнула.
- Безмолвствует.
Автобус приближался к Москве. "Странное название, - думал я,
- "Раздоры". И что-то долго тянутся..."
