Человек в штатском костюме щелкнул каблуками.
- Товарищ полковник, разрешите...
- Короче, - полковник поморщился.
- Арестованный доставлен.
- Что дал обыск?
- Ничего.
- Родная сестра, значит, его приютила?
- Сестра.
- Что на нее?
- Связи с уголовщиной.
- Да ну? Она же, кажется, врач. И детей двое.
- В тюрьму проникла...
Полковник с удивлением поднял брови.
- Под видом совместительства. Баб пользует.
- Баб, говоришь? - глаза полковника сощурились. - Она замечена в чем-то?
В штатском ухмыльнулся.
- Это сделаем. Можете на меня положиться. Так мне за ордером, товарищ
полковник?
Но полковник смотрел в предрассветную мглу за окном, и, казалось,
не слышал подчиненного. Потом спросил:
- Муж у нее погиб?
В штатском замялся.
- С мужем хуже - инструктором горкома был. Доброволец. Так точно -
погиб. Но вы не сомневайтесь, товарищ полковник, с горкомом согласуем.
Материал будет - не подкопаешься, сам займусь.
- Принеси-ка дело.
Подчиненный чуть пожал плечами и вышел.
В деле была только телеграмма из Москвы: "Подлежит аресту Коптев
Константин Антонович, 1901 года рождения, русский, беспартийный, образование
высшее, муж Коптевой Надежды Карловны, урожденной Урман, фольксдойч,
сотрудничавшей во время оккупации г. Орла с немцами, судимой по статье
58 и сосланной. По имеющимся данным, Коптев К. А. проживает у сестры
в Перми и работает бухгалтером в Управлении железной дороги.
Основание для ареста: связь с предательницей Родины".
Московские данные подтвердились. Коптев К. А. сегодня был арестован.
Стал вопрос о пособничестве. Арестованного приняла сестра, прописала
как демобилизованного фронтовика. О ссылке свояченицы, вероятно, знала
и все-таки приняла. Налицо сокрытие преступника. Надо было что-то
решать. Полковник смотрел на папку и думал.
Еще вчера фамилия в телеграмме показалась ему знакомой. Сейчас в памяти
его встало лицо жены - серое, бескровное, и прозрачная ее рука, висящая
плетью. Тогда два года назад, истекая кровью, она лежала на обеденном
столе. Бледная акушерка с ужасом глядела на него, когда, почувствовав
неладное, он вбежал в столовую.
Губы жены были искусаны, глаза умоляли: "Жить!" - а по полу
растекалась темная дымящаяся лужа.
Он понял, что сам загубил жену. Она хотела оставить ребенка, а он
отговаривал, соблазняя переездом в Москву, театрами и ресторанами
столицы. Полковник ожидал перевода с повышением.
- Ты так молода, а тут горшки, пеленки... Подожди, успеем еще.
Он сам разыскал акушерку. И вот жена лежала в луже крови, а акушерка
беспомощно суетилась рядом.
- Врача надо, врача, - бормотала она.
Только что отгремела великая война, унёсшая большую часть молодых
мужчин. Для восполнения потерь государство запретило аборты. Работала
абортная комиссия, разрешали только по строгим медицинским показаниям
больным женщинам. Полковник ездил домой к председателю комиссии, курящей,
с жестким лицом даме, но ничего не добился. Даже угрозами. Пришлось
искать акушерку.
Он вспомнил, как в ту ночь он бежал без шапки по темным улицам, не
замечая мороза. Дорогу не помнил, ноги сами несли его. Он вбежал во
двор, стал колотить сапогом в дверь.
- Доктор, проснитесь! Доктор, скорей...
Хорошо, что в нашем доме всегда был готовый стерилизатор.
И вот теперь надо было решать, что же делать с тем самым доктором.
С той суровой дамой, которая в ту ночь спасла его жену.
В те страшные для него дни он не знал, как отблагодарить доктора.
Шла война, ели скудно, а у нее было двое детей. И муж погиб. Предлагать
продукты он не решался, она могла оскорбиться. И тогда ему пришло
в голову помочь ей иначе - устроить на работу в тюрьму. Да, в тюрьму,
лечить женщин. Работы там хватало, в тюрьме было женское отделение.
По его приказу врача не только кормили, но и накладывали ей в судок
горячей каши или наливали баланды. Мы с сестрой любили тюремную кашу.
Папироса давно погасла. За окном вставал рассвет. "Сидоров состряпает,
- думал полковник о ретивом помощнике. - Он может. И то, что у неё
муж - доброволец, не спасет"...
Он любил жену. Теперь, когда он знал, что детей уже не будет, он жалел
и любил её еще больше. Он в волнении смотрел в её глаза, когда приезжал
после бессонных ночей. Боялся увидеть тоску, осуждение. Но жена смотрела
так, словно ему, а не ей нужна была помощь. Начинало казаться, что
в его жизни есть нечто, что противостоит нравственной низости его
работы, которую он всегда ощущал.
"А детей тогда в детский дом, - думал полковник. -Сидоров состряпает..."
Полковник нажал кнопку. Неслышно появилась секретарша.
- Сидорова ко мне.
Вошел в штатском. Подавшись вперед, он ждал указаний.
- Вот что, Сидоров, - глухо сказал полковник, - если ты его сестру,
врача бабьего, тронешь...
Сидоров опешил:
- А как же... сокрытие?
- Не твоя забота. Сам справлюсь. Понял?
- Т-так точно, - не совсем уверенно ответил Сидоров.
- Можешь идти.
Так крыло серой сиротской судьбы не накрыло нас с сестрой.
Эту историю я слышал от мамы студентом. А
ей рассказал сам полковник в 56-м году, когда был уже не у дел.
