Май
Сегодня до обеда "ничего не делал".
Клеил камеры, приводил в порядок машину. Сейчас сижу в кладовой,
передо мной тарелка с котлетами. Вчера возил нашему кладовщику ворованное
кровельное железо на дачу, теперь он со мною "расплачивается".
Тарелка стоит на ящике с папиросами. Котлеты
я съел и со спокойной совестью залез в ящик. Взял две пачки папирос.
Необыкновенно! Отец семейства, человек,
занимающийся философией и литературой, ворует папиросы. Чудеса!
Май
Анна: "Это тебя судьба наказывает".
У всех у нас одна судьба. Я не считаю себя
наказанным. Трудности, голодовки, семейные драмы - не наказание.
Вот когда во мне пропадёт интерес к жизни, к людям, красоте, тогда
я буду наказан.
Май
Тоня внушает дочке:
- Оля, ты врёшь. Врёшь на каждом шагу. Я
скажу учительнице, какая ты есть на самом деле.
Этот метод воспитания вызывает бурный протест
со стороны Ольги. Она яростно защищает своё маленькое человеческое
достоинство.
У меня с ней по этому вопросу полное согласие.
Когда она выдумывает, я только восхищаюсь:
- Оленька, ты это отлично сочинила!
17 мая
Приехала сестра Елена с дочерью Галей. Страшно
смотреть на обеих. У Гали туберкулёз в открытой форме. Больницы
её не принимают, отправляют в психиатрическую лечебницу. Отвезли
Галю в больницу Скворцова-Степанова.
На прошлой неделе она убежала из сельской
больницы в больничном халате. На попутных машинах ехала сто километров.
В воскресенье я поехал к ней в больницу.
Купил еды.
Больных вывели на улицу. В загородку, под
замок. Медсестра меня к ним впустила. Галя сидела в безвольной позе,
опустив глаза. На звук калитки не обернулась. Я подошел, встал перед
ней. Ни одного движения, только лёгкая улыбка, но и она тут же исчезла.
Потом подала мне руку.
Другие девушки ведут себя непринужденно.
Одна из них подошла ко мне, попросила спичек. Прикурила и, обратившись
к подругам, хохотнула: "Мне бы такого "ребёночка"...
Я не нашёлся, что ответить.
Галя ничем из еды не соблазнилась.
- Хочется лимонаду.
Одета она в ватник, покрыта платком, выгоревшим
на солнце. Чулки, тапки. Я спрашиваю, она неохотно, по обязанности,
отвечает. Увидев меня, она уже утомилась. Я напоминаю ей жизнь за
забором, ту жизнь, которая привела её к туберкулёзу и в сумасшедший
дом. Теперь ей всё безразлично.
Девушки здесь не старше двадцати двух лет, Гале семнадцать. История
её болезни мне неизвестна. Я должен прочитать её на этом бледном
лице с большими усталыми глазами, глядящими внутрь себя.
- Как ведут себя твои соседки? - спрашиваю
я.
- Весело. Дерутся, спорят. Я стараюсь не
замечать этого.
Галя ни на что не жалуется, кроме того,
что днём не разрешают спать.
- Мне тяжело стоять на ногах, да и сидеть
тоже тяжело.
Кровати на день убирают, чтобы больные не
высыпались днём. Иначе ночи будут сумасшедшими.
- Галя, я приду к тебе в среду. Что тебе
принести?
- Дядя Стёпа, принеси альбом для рисования, карандаши, книги. А
сейчас хочется лимонаду.
Я иду за лимонадом, Галя вяло грызёт буженину.
Купил лимонад, журналы, передал. Прощаемся. Ладошка мягкая, безвольная.
Глаза опущены.
В войну, когда нас покрывала плотная стена
разрывов, а танки утюжили наши окопчики, ребята не выдерживали,
теряли власть над собой - вскакивали под пулемётные очереди. Задаю
себе вопрос о плотности огня в наши "мирные" дни. Железные
гусеницы жизни катятся на семнадцатилетнего, ничем не защищённого
человека.
Я видел её два года назад на танцах в деревенском клубе. Галя стояла
спиной к танцующим и рисовала на стенке чёртиков. "Хорошие
люди, - сказала она, - как воробушки серенькие. Мат грохочет, как
гром, а хорошие слова я читаю только в книжках".
- Нет, я не хочу танцевать.
Дома пьяный отец, избивающий мать, глупый брат с вечно открытым
ртом и упреки, нравоучения... Книги, герои и - жизнь..
В среду узнал у врача, что у Гали белокровие. Она обречена. Перенесёт
ли это Елена, её мать и моя бедная сестра?
Май
А как поведёт себя Андрей, когда разрывы
подойдут к нему ближе?
Анна: - Для Андрюши я боюсь одного - армии.
Я: - Не пугайся. В армию таких не берут.
Но кто будет снимать штаны взрослому Андрею?
- Жена, - вполне серьёзно отвечает Анна.
22 мая
Тоня сходила в собес, вернулась возбужденная.
- Всю зиму ты бегал к Оле в санаторий. Если
летом она не отдохнет, тебе снова придётся ухаживать за ней. Я уже
не в счёт. Но мне дали бесплатную путёвку в Крым, я беру Ольгу с
собой. Если я там слягу, кто будет за ней смотреть?
Выходит, надо ехать и мне.
25 мая
Всю дорогу - зелёный дым в окошках. Болит
сердце.
Утром я был у Андрея, а вечером отъезжал
из Ленинграда.
Симферополь, автобус до Алушты. Дикие маки
в поле. Кипарисы, пальмы и море. Всего этого я никогда в жизни не
видел. Ветер, холодно. Тоня снова читает мне мораль. Срываюсь, не
узнаю себя. Готов ехать обратно. Олька плачет, Тоня задыхается.
Пальмы похожи на огромный турнепс или брюкву.
Кипарисы вздымают мою черепную коробку, розы кружат голову. Не выдержав,
бью чемоданом по скамье. В разные стороны летят мыло, зубные щётки,
порошок. Сажусь и реву. И всё это на глазах у людей. Боже, до чего
я доехал! Действительно, от себя не убежишь. Теперь вся моя жизнь
пойдёт на разрыв между Олькой и Андреем.
Вечером иду на море. Узкая полоска воды,
горизонт в тумане. Трогаю море рукой. Первый раз в жизни! Трогаю
море. Ужели?! Вода холодная, прозрачная. Лезу в море. Плыву и плыву
от берега. Может утонуть?
26 мая
Тоня слегла от обострения астмы, связанного
с переменой климата. Ей делают кислородное вдувание.
Снял комнату за сорок рублей. Устроились
с Олькой хорошо, но деньги угрожающе тают: три рубля пятьдесят копеек
плавки, три рубля - прописка. С налёта плачу за обед на двоих два
рубля. Беру себе вина на рубль, Ольке мороженое, сок. Десять рублей
в день! Остановись, дура большая, выглядишь смешно.
На пляже собирается народ. Олька тонкая,
длинная убегает от набегающей волны. Море играет с ней. Олька зазевалась,
волна накрывает и волочит от берега. Она пугается, а потом хохочет
во весь рот.
Я лежу на берегу, как скелет, выброшенный
волной. Почему внутри у меня всё плачет?
27 мая
Дядя Миша, мой квартирный хозяин, вечно
пьян. Подбиваю его на рыбалку. На выход в море нужно разрешение
с погранзаставы. Катерина, хозяйка, советует:
- Степан, кинь ты его в воду, утопи, ради
Бога.
28 мая
Я лелею надежду - может быть, всё же отойду?
Может снова стану человеком? Может быть я разгляжу море, кипарисы,
розы?
На пляже шикарная украиночка швыряла в меня
камушки:
- Гарний хлопец! Дывись сюдой, бо я не красна?
- Слишком толста для своих лет.
Откуда во мне такая злоба? Украинка меня
не замечает, ходит с другим. Я хандрю, ревную. Не так уж она и толста,
а в платье - просто красавица.
Женский вопрос. Здесь, на юге, он единственный заслуживает внимания.
Или я преувеличиваю, превращая собственную жажду в мировую проблему?
29 мая
Опасность надвигается, мы ходим в столовую
уже два раза в день, утром и вечером. Я перешёл на манную кашу (четырнадцать
копеек), Ольгу кормлю полным обедом. Дома она плохо ела, здесь у
неё волчий аппетит. Лопает зелёную алычу, собирает прошлогодние
орехи, клянчит еду у ребятишек, подкармливается у Катерины, нашей
хозяйки. Осталось двадцать четыре рубля на двадцать дней. Оленька
любит мороженое, соки. Мне же у пивной бочки, куда меня неудержимо
потянуло, сделала во всеуслышанье выговор. К винным бочкам я уже
не подхожу. Согласен на манку, только бы побольше. Крым начинает
мне нравиться.
30 мая
Тоня приходила из санатория. Принесла с
собой котлетку и булочку с маслом, у неё нет аппетита, сильно похудела,
не выпускает из рук ингалятор. Врачи настаивают на немедленном возвращении
в Ленинград. Тоня держится из-за Ольки. Она мужественно борется
за жизнь, за Ольгу, за семью. Сегодня говорит со мной миролюбиво.
Устало спрашивает, завёл ли я себе любовницу?
- Наши женщины за два-три дня всё определились.
Не теряйся и ты. Тебе тяжело без женщины, а я помочь ничем не могу.
Пользуйся, здесь это не трудно.
- Спасибо, мне так не хватало твоего разрешения.
Погода стоит пасмурная, но я уже не могу
без морских купаний. Что у Андрея? Сумеют ли его вывезти летом из
города?
Дядя Миша опять пьянствует.
31 мая
Устроил стирку. Достал корыто и стирал белье
холодной водой. Оля ещё спала. Снова приходила Тоня, принесла Ольке
пюре в кружке и рыбу. Платье висит на жене, как на вешалке.
Купил Ольке три коробки кукурузных палочек
по двадцать четыре копейки. Она загадала мне загадку: "Кем лучше
быть - дураком или лысым?" Я не разгадал. Оказывается, дурака
узнают не сразу, а лысого тут же. Выходит, лучше быть дураком.
  .
|
