КУПАНИЕ
Открылась дверь, и в коридор хлынул поток
звуков. Андрюша сочиняет пьесу, заданную в консерватории.
- Чтобы через пять минут был готов! - перекрывая
музыку, кричит мама.
С полотенцем через плечо и мыльницей в руке
она гордо следует мимо кухни. Соседки готовят ужин, молодая актриса
под кухонной лампочкой штопает чулки.
- Дурака своего сегодня мыть будет, - комментирует
одна из хозяек.
- Да уж, стыда у них нет, - вздыхает другая.
Анна Андреевна тщательно моет ванну, напускает
воды, проверяя её рукой, достаёт мочалку и отправляется за сыном.
Через минуту долговязая фигура под конвоем
мамы следует в ванную.
- Раздевайся быстрее, сквозняки кругом.
Сын неуклюже стягивает свитер и рубаху.
- Давай, давай быстрее, вода остывает.
Брюки и кальсоны он снимает, уткнувшись
лицом в стенку.
- Нечего матери стыдиться, - внушает сыну
Анна Андреевна, - ты для меня всегда ребёнок.
Ребёнок осторожно ступает в воду.
- Горячо!
- А ты простудиться хочешь? Голову в холодной
воде не моют! Осторожно, осторожно садись, вот так. Ну, закрой глаза,
я мыло беру.
Мама намыливает сыну голову, чистит пальцами
его уши. Сын только отдувается.
- Ну вот, теперь можно и остальное. Повернись-ка
спиной. Да не вставай, замёрзнешь. Я пока только спину тру.
Мама интенсивно намыливает мочалку и трёт
костлявую спину сына.
- Теперь вставай, спереди вымою.
- Ма, может я сам? - Мычит Андрей.
- Ещё чего? А мать на что?
Сын покорно подчиняется. Мама намыливает
ему грудь, живот, спускается ниже.
- Мам, я сам умею, - стонет Андрей.
- Умеешь? Ну, на мыло, посмотрим.
Мать отодвигается в сторону. С её носа капает
пот, халат уже мокрый. Сын, стараясь как-то отвернуться, намыливает
своё хозяйство. Не зная, что делать с мылом, он скребёт чёрные заросли
одной рукой.
- Это так-то ты умеешь? - торжествует мать,
- Ну-ка, убери руки!
Анна Андреевна приступает к делу сама. Делает
она это осторожно, аккуратно растирая ладонью яички.
- Раздвинь чуть-чуть ноги, - просит она
слёгка прерывающимся голосом.
Сын раздвигает колени.
- Так, так, хорошо...
Она поглаживает между ног, нежно массирует
промежность. Под её рукой мужское начало сына начинает твёрдеть
и подниматься.
- Ма, мам... - стонет Андрей.
- М-молчи, дурачок, - шепчет Анна Андреевна,
- я же мать. Это с каждым мальчиком бывает...
Она осторожно царапает ногтями кудрявую
поросль, трёт мочалкой ягодицы, гладит между ног. Андрей едва держится
на ногах, издаёт нечленораздельные звуки. Глаза мамы не в силах
оторваться от кривого, дрожащего органа.
- Сейчас, сейчас сполоснём, - наконец выдыхает
она, полощет мочалку и обмывает несчастного сына. Потом садится
на табуретку.
- Мальчик мой, дорогой мой, - шепчет она,
- устал, бедненький, посиди в ванне, погрейся...
Сын, выплескивая половину воды, плюхается
в ванну.
- Ничего, я подотру, отдыхай дорогой...
Мама постепенно приходит в себя.
- А ноги помой сам. Пора уже научиться.
К Анне Андреевне постепенно возвращается
её привычный тон. Мама берётся за тряпку, а сын, высовывая из ванны
длинные ноги, вяло трет их мочалкой.
- Ну, вот и славно. Сейчас ополоснёмся,
вытремся и - баиньки!
Мама накрывает голову сына полотенцем и
провожает его в комнату. Андрей бредёт, не решаясь глянуть в сторону
кухни.
- Жизнь - театр, а коммуналка - сцена, -
философски замечает актриса, - жаль, сценариста знакомого нет...
* * *
Наши точки зрения на воспитание
Андрея прямо противоположны.
Анна делает всё, чтобы Андрей не научился
мыслить аналитически. В безграничной заботе о нём, она душит его мышление,
делает его паразитом. Её забота о сыне превращается в убийство его
умственных и физических сил. Её поцелуи ядовиты, они отравляют и обезображивают
здоровую чувственность, которая вот - вот превратится в цинизм.
Анне хочется создать идиллию, но эта мнимая
идиллия принесёт немало бед взрослому Андрею.
У меня нет и теперь уже не
будет интересов, которые я не подчинил бы книге. Эта страсть коверкает
судьбы близких мне людей. Я обречён быть проклятым всеми, жить в одиночестве,
но штурмовать небо.
Вряд ли найдётся человек, который был бы способен
разделить мою судьбу. Ведь всё это в глазах людей - мура.
Андрей позвонил в субботу.
Едем с ним в пионерлагерь, где летом работает Анна.
В столовой едим грибной суп. Наблюдаю, как
Андрей держит кусок хлеба, как ложкой отпугивает жир в тарелке.
Ночью ловлю его на месте "преступления".
Где, когда и в какой форме рассказать сыну о человеческом организме,
гигиене и культуре. Я везу его на остров. Говорю очень кратко - десять
слов. Он оглушен. Напряжён до предела, но держится. Я веду себя так,
словно ничего не случилось.
Купаемся. Я отжимаю его трусы. Передо мной
стоит сын - голенький урод. Трясётся жир на его груди и животе. Руки
раскинуты ладонями вперёд, ноги липнут одна к другой. Его держат не
мышцы, а скелет. Движения, даже самые простые, не скоординированы,
вызывают раздражение своей нелепостью.
На берегу забрал у него ботинки, заставил
шлёпать босиком. Молчит, ступает осторожно. Не идёт, а едва передвигается.
Каждый камушек и каждая шишка вызывают у него гримасу боли. Тело в
судорогах, в глазах отчаяние.
Вечером мамаша спрашивает:
- Зачем ты заставляешь его ходить босиком?
Это же истязание. Может быть, ему и вериги на шею надеть?
Вечером я сделал глупость, назвав Андрея тряпкой.
Это уже перегрузка.
Анна!
В твои руки попала моя записка об искусстве
поп-арта, адресованная Наташе. В конце её стояла приписка: "Целую
твои глаза". Вчера мама-Яга (по определению Андрюши) торжествующе
преподнесла её сыну:
- Видишь, целует!
- Кто? Кого? - вяло прореагировал Андрей.
- Паскудник целует глаза у паскудницы!
Сын только сонно моргал. Тогда твой гнев обрушился
на паскудника:
- Целуй хоть задницу, но чтобы завтра твоей
ноги здесь не было!
Обычно я внимаю маме-Яге "кротко, с видом
смиренным", но тут не выдержал, расхохотался. "Могу ли я
не быть? - подумал я, - Не будет меня, будет Ната, Андрей. В них живёт
Стёпкин дух…" Мне стало весело, потому что мне всё помогает и,
в первую очередь, сама Анна.
- Мразь! Грязь!
Я перебиваю тебя:
- Анна, что же грязного в том, что я целую
глаза любимой женщины?
- Любимой? Да у тебя их сотни! Тебе руки нельзя
подавать, затащишь сюда какую-нибудь заразу.
- У женщин, которых я люблю, я не спрашиваю
справку от гинеколога с отметкой "практически здорова".
- Сына ты ни разу не поцеловал.
- Мужчины должны быть сдержанны в излиянии
чувств.
- Ты посмотри, на кого ты стал похож! Несчастный,
жалкий сморчок!
- Анна Андреевна, я же щажу твою внешность.
К тому же я делаю всё, чтобы ты стала самой известной старухой в России.
Не знаю, на сколько меня хватит, но моё охотничье
терпение с лихвой вознаграждаётся. Жизнь, реальная жизнь, интереснее
любого романа.
Андрей: - Папа, если хочешь, чтобы Ната тебя
полюбила, бросай пить водку.
Анна, встрепенувшись: - Дурак! Какая тебе
от этого радость?
Здравствуй, Ната!
Любовь - необычное. Сегодня, когда я наткнулся
на тебя на лестнице, у меня отнялся язык. Я услышал твой голос, и
всё закружилось, закачалось, словно я полетел в пропасть. Руки мои
ищут опору, но ухватиться не за что. Я должен тебе отвечать, а в голове
хаос. Едва увижу тебя, рушится мир. Я превращаюсь в беспомощное существо,
перестаю быть. И так всегда.
После твоего ухода я помаленьку отхожу, кляня
себя, на чём свет стоит. Но моё "хозяйство" уже располагается
в каком-то новом порядке. Собирая осколки после потрясений, я не в
состоянии сложить их на прежнее место. Получается нечто новое, я становлюсь
непонятен сам себе и удивляюсь этой новизне.
Не вручает ли в эти минуты сама природа нам
один из ключиков тайных законов творчества? Мы, загнанные жизнью лошади,
обычно не понимаем её намеков. Всякий раз я пытаюсь склеить битые
осколки в целый сосуд, чтобы ты разбивала его вновь и вновь.
Я вижу, что ты интуитивно улавливаешь происходящее.
Если после наших встреч я, кроме мук, получаю и огромную радость,
то тебе достаётся одна тяжесть. Ты закрываешься, я это понимаю и плачу,
покрывая тебя поцелуями. И люблю безбожно. Ты выше всего, что я знаю
на земле.
Твой Степан
Наташа почти сознательно желает
обмануть себя, когда представляет Степана человеком, одарённым свыше.
Те же самые представления преследовали когда-то Анну Андреевну. Я
вдребезги разбил в ней этот оскорбительный предрассудок. Надеюсь,
что я смогу убедить Нату понимать талант, как результат жажды знаний
и напряжённой работы. Не сложно из одарённого человека получить высокое
творение.
Раскопать нахаловского хулигана - задача более сложная, но, как оказалось
необходимая. И в этом вся суть жизни, прожитой в бешеном напряжении,
но с величайшим счастьем. Пришла старость, а у меня, как и прежде,
каторжно-праздничная работа.
  .
|
