В
шестилетнем возрасте меня волновали две вещи - горбатый носик девочки
Греты, с которой мы были в одной группе детского сада, и скрипка,
висящая на стене в комнате моего приятеля Левки.
С Гретой я не церемонился - ловил ее во время прогулок за кустами
и, несмотря на две зеленые дорожки под носом, целовал. Скрипку я боялся
даже потрогать. Она казалась мне женщиной с удивительной талией, вечно
ждущей своего возлюбленного, которым я, конечно, быть не мог.
Скрипка, действительно, ждала своего хозяина - отца Левки, который
ушел на фронт и пропал без вести.
Мать моего приятеля строго-настрого приказала нам к скрипке не прикасаться,
и, хотя мы игнорировали все родительские приказания, этот завет выполнялся
неукоснительно. Футляра у скрипки не было. Скрипка, отвернувшись от
всех, висела в уголке на гвоздике. Мне казалось, что она, прижавшись
очаровательным завитком к стене, горюет в одиночестве, нечаянно показывая
мне очаровательную золотисто-розовую попу. Я стеснялся ее обнаженности
и лишь изредка поглядывал на нее несмелым взором.
Скрипка дождалась хозяина. После войны отец Левки вернулся из плена.
Его освободили американцы. Он с любовью снял скрипку с гвоздя, прижал
к подбородку, и она радостно запела. Запели и заплакали Левка с младшим
братом и мамой, заплакал и я. Мой отец с фронта не вернулся, на него
пришла "похоронка".
Отец приятеля рассказал, что перед освобождением он нашел на дороге
раздавленную автомобильным скатом скрипку. Кое-как склеил ее и играл
в солдатском кафе для освободителей - союзников. Скрипка хотя и развлекала
солдат, но звучала плохо, и он оставил ее в Германии, чтобы вернуться
к своей, на которой он играл до войны.
Вскоре Левку с братом стали учить музыке, а я, вместо уроков, повадился
бегать в библиотеку. Произошло это после того, как на шкафу среди
партийных брошюр, я нашел книжку Бичер-Стоу "Хижина дяди Тома".
Я вспомнил, что в войну мама вырывала из нее папиросную бумагу, которой
были покрыты картинки. Мама курила махорку и свертывала из этой бумаги
цигарки. Я раскрыл книгу и увидел глаза старого негра, полные слез.
Мне стало жалко его и захотелось узнать, почему он плачет. Это и была
моя первая книга.
Через месяц я записался в библиотеку. Мне нравилось читать книжки
с картинками. Однажды в читальном зале я увидел, что какой-то дядя
разложил на столе огромный фолиант. Он не спешил, подолгу рассматривал
иллюстрации. Я из любопытства пристроился за его плечом и вскоре погрузился
в мир библейских сюжетов. Дядя, заметив мой интерес, посадил меня
рядом и стал рассказывать об удивительном французском художнике Гюставе
Доре и слепом авторе этой книги, англичанине Мильтоне. Книга называлась
"Потерянный и возвращенный рай".
В этот день я ушел из библиотеки потрясенным.
Через несколько дней я обнаружил на Левкином столе такую же большую
и толстую книгу. С волнением я раскрыл ее и обнаружил на картинке
скрипку. Я перевернул страницу - еще скрипка, и еще. "Зачем столько
одинаковых картинок?" - подумал я и стал читать надписи под ними:
Амати, Гварнери, Страдивари, Батов... Эти фамилии мне ничего не говорили,
а все скрипки казались одинаковыми. Я попробовал читать текст, но
он был непонятным и скучным. Я закрыл книгу и забыл о ней. Но оказалось,
что странные фамилии запали в мою мальчишескую голову.
К десятому классу я уже любил оперу, ходил на симфонические концерты
и знал ценность скрипок старых мастеров. Однажды в антракте...
Но прежде, чем продолжать повествование об удивительном происшествии,
случившимся с моим приятелем, мне хочется немного рассказать о скрипках
и знаменитых скрипичных мастерах, чтобы читателю стало понятно, до
какой степени он был потрясен этой историей.
Итак, кто же изобрел этот волшебный, покоряющий своим голосом и формой,
инструмент?
Изобретателей паровоза, самолета, компьютера мы помним, а кто придумал
скрипку? Понятно, что она "выросла", из старинных, несовершенных
по звучанию инструментов, но все же у скрипки есть и автор. Им стал
итальянец Гаспар Дуиффопругар из Болоньи. Случилось это в конце пятнадцатого
века. В мире известны только пять его инструментов. Самая старая скрипка
относится к 1510 году. Сделана она была для короля Франциска Первого,
поэтому на нижней деке изображены его инициалы и корона. Скрипка украшена
резной головой певца. На другой его скрипке изображена Богоматерь
с младенцем. Похоже, что за образец была взята работа Леонардо да
Винчи. Еще один инструмент венчает голова шута, а на скрипке 1517
года вырезан портрет самого Дуиффопругара.
Долгое время считалось, что одна из скрипок этого скрипичного мастера
есть и у нас в Государственной коллекции. Эта скрипка не только украшена
человеческой головкой и картиной на нижней доске, но еще и стихами:
"Я жил некогда в лесах. Живой я молчал. Теперь же мертвый - я
нежно пою". Скрипки Гаспара были замечательными произведениями
искусства и стоили дорого, поэтому их стали очень скоро подделывать.
При тщательном исследовании инструментов выяснилось, что и наша скрипка
- подделка, выполненная французским скрипичным мастером Вильомом.
Вообще тема подделок - одна из самых увлекательных в истории создания
скрипок.
В 16-17 веках в одной Италии было более четырехсот скрипичных мастеров.
Подлинных их имен мы не знаем, потому что позже на всех старых инструментах
появились фальшивые этикетки, и по миру расплодилось несметное количество
"Амати", "Гварнери" и других, знаменитых мастеров
Отличить подделку от подлинной скрипки совсем не просто. Для этого
нужно досконально знать особенности "почерка" мастера, помнить
звучание подлинных его инструментов, уметь определить время создания
скрипки и знать множество других тонкостей.
Вообще, мы, не музыканты, знаем о скрипке до обидного мало. Одна не
слишком вдумчивая девушка сказала: "Для меня все китайцы на одно
лицо". Нам тоже кажется, что все скрипки похожи одна на другую.
Однако они так же индивидуальны, как и люди. Более того, у них, как
у людей, не только разные голоса, но и характеры. Можно смело сказать,
что скрипка - "живой" инструмент. В разную погоду она поет
разными голосами. Она может уставать, болеть, выздоравливать и умирать.
Ей суждено много работать, но это вовсе не значит, что чем старше
скрипка, тем лучше ее голос. Скрипка, как вино, может состариться
и забыть свое молодое звучание.
Внимательные музыканты знают, что после восьми-девяти часов постоянной
работы скрипка начинает давать неустойчивый звук, перестает держать
строй. Она устала и ее структура требует отдыха.
Сделать хорошую скрипку куда труднее, чем сделать ребенка. Никто из
нас, желая стать отцом или матерью, не знает даже главного - девочка
или мальчик появится на свет. Мастер же, задумав скрипку, уже планирует
ее звучание. Оно зависит от качества дерева, формы будущего инструмента,
толщины звучащих стенок-дек, грунта и лака, которыми он покрывает
деки, объема воздуха, который будет держать в себе скрипка, величины
прорезей - эфов - и так далее.
Основные породы дерева, из которых изготовляются скрипки, это ель
и клен, но на гриф и колки требуется заморское черное дерево. Прежде,
чем взяться за изготовление скрипки, мастер проверяет "поет"
ли вырезанная им дощечка, идущая на деку. Он закрепляет ее в струбцине
и проводит по краю смычком. Если звук чистый и звонкий, вырезанную
по форме доску начинают "настраивать", снимая излишнюю толщину,
добиваясь сильного и певучего звука. Затем настраивают обе дощечки
так, чтобы они были созвучны (в кварту или в секунду). Тогда можно
будет ожидать от будущей скрипки сильного, "летящего" звука.
"Поющая" ель идет на верхнюю деку, а нижняя, как и бока
скрипки, делаются преимущественно из клена. При этом для красоты звука
важно все: возраст дерева, высушенность, продольный или радиальный
распил.
Очень важен для скрипки лак, которым она покрыта.
О попытках разгадать секреты лака старых мастеров написана масса книг.
Долго считалось, что лак изготовляли из сока бальзамной сосны и смолы,
так называемого, "драконового дерева". Эта смола была темно-красного
цвета и потому называлась "драконовой кровью". Эта смесь
растворялась в винном спирте и при определенных добавках давала прекрасный
лак, усиливающий звучание инструмента.
Однако все попытки создать лак по старым рецептам не увенчались успехом.
В конце концов, многие исследователи пришли к выводу, что рецептов
лака, которыми мастера покрывали свои инструменты, они не знали и
сами. Об этом есть и свидетельства современников. "Страдивари,
великий Страдивари, сам носил бутыль к своему аптекарю, чтобы тот
налил ему из горшка лаковой смеси" - пишет французский скрипичный
мастер Тольбек, ссылаясь на рассказ Гваданини, жившего во времена
Страдивариуса.
Вот цвет бесцветному лаку придавали сами мастера, добавляя разные
красители. При этом они добивались золотистых и оранжево-красных тонов,
которые и делают инструмент привлекательным глазу.
Немалое значение в определении руки мастера играет завиток. Не легко
руками вырезать его так, чтобы обе стороны были не только симметричны,
но и элегантны, чтобы завиток имел гармоничный профиль. Иногда легче
украсить скрипку дамской головкой, чем вырезать совершенный завиток.
Все это я обдумывал, рассматривая скрипку, которая много лет украшает
наше жилище. На этой скрипке никто не играет, это память о родном
человеке. Нашу скрипку сделали полвека назад на Московском заводе
музыкальных инструментов. Изучая ее, я понял, что современные мастера
научились только внешне копировать скрипки Гварнери и Страдивари.
Поточная заводская технология и современные синтетические лаки не
позволяют достичь совершенства звучания старых инструментов.
В конце концов, главное для слушателя - звук. Как же добивались старые
мастера красоты, полётности и силы звука?
Первые итальянские скрипки звучали не слишком нежно. С распространением
в аристократических салонах музыкальных вечеров и танцев, требовалось
все больше струнных инструментов, особенно во Франции. Вскоре итальянские
мастера стали поставлять в дома вельмож скрипки, альты и виолончели
высокого качества. Изготовлялись, в том числе и самим Страдивари,
и "пошетты" - карманные скрипочки, используемые танцмейстером
для подигрывания и дирижирования.
Скрипичное мастерство стало передаваться по наследству. Например,
в семье итальянца Амати изготовлением скрипок занимались в трех поколениях.
Первым был Андреа Амати, живший в конце 16 века. Его скрипки напоминали
женский голос сопрано, но были недостаточно звучны. По отделке они
были замечательны, иногда вместо завитка их украшали человеческие
головки, изготовляемые, по легенде, в мастерской знаменитого скульптора
Бенвенуто Челлини. Эти инструменты у Амати покупали владетельные князья
и сам король Франции. Скрипки сыновей Амати Антониса и Иеронима приобрели
еще более утонченную форму. У них были элегантные, разбегающиеся книзу,
длинные звуковые щели - эфы. Но звучали эти скрипки тоже камерно.
Сын Иеронима Никола Амати был прекрасным мастером и имел много учеников,
среди которых был и гениальный Антонио Страдивари.
К сожалению, о нем известно немногое: он родился в 1644 году, в 1667
женился, купил в Кремоне дом, из которого никогда никуда не выезжал,
был богат, имел одиннадцать детей, из которых только двое занимались
изготовлением скрипок. В возрасте шестидесяти лет Страдивари сконструировал
свою, до сих пор непревзойденную скрипку, имеющую богатейший тембр
и исключительную "дальнобойность". Звук этой скрипки заполнял
огромные залы. Она была удлиненна по форме, но, главное, имела внутри
корпуса изломы и неровности, благодаря чему необыкновенно обогащался
звук за счет появления большого количества высоких обертонов.
Страдивари довел скрипку до совершенства. Он дал потомкам классический
скрипичный звук, сопоставимый лишь со звуком прекрасного женского
пения. Жил Страдивари девяносто три года. Первую скрипку он изготовил
в возрасте тринадцати лет, последнюю - в год смерти.
В современных каталогах зафиксировано 1150 подлинных скрипок Антонио
Страдивари. Гуляющие по миру подделки составляют около трех тысяч.
Кроме того, за триста лет немало скрипок мастера погибло.
В 1920 году Советское правительство постановило национализировать
все уникальные инструменты, имеющиеся в России и создать из них Государственную
коллекцию. По мандату Ленина сотрудник ВЧК Прокофьев был направлен
в Одессу, чтобы разыскать скрипку Страдивари. Он был вооружен каталогом
редких инструментов, выпущенным в 1875 году. Оказалось, что разыскиваемая
скрипка сгорела при пожаре в имении помещика Живаго. Но при обыске
его дома в Москве чекисты обнаружили прекрасной сохранности альт работы
Антонио Страдивари, сведений о котором в каталоге не было вообще.
Еще один инструмент великого мастера нашли в Юсуповском дворце в Петербурге.
Считалось, что эту скрипку бежавший из России граф Сумароков-Эльснер
увез с собой. Но оказалось, что граф, рассчитывая на скорое возвращение
на родину, замуровал ее в стену подвала, где она и была случайно обнаружена.
Можно еще много рассказывать о скрипичных мастерах. Например, о том,
что скрипка Гварнери дель Джезу, которая была изготовлена в 1742 году,
была избрана для концертов неистовым Николо Паганини, так как она
допускала мощнейший напор смычка и при этом не "ломала"
звук.
Эту скрипку Паганини очень любил. В конце жизни он принес ее в мэрию
Генуи и завещал родному городу. Скрипку запаяли в стеклянную колбу,
где она и пролежала сто лет. Но затем итальянцы решили освободить
ее из плена. Теперь она содержится в специальном сейфе. По инструкции
она может быть извлечена только в присутствии комиссии из восьми человек.
Вышло специальное постановление, позволяющее выдающимся скрипачам
мира давать на ней один-два концерта в год. В сентябре 1995 года такой
чести был удостоен лауреат многих международных конкурсов российский
скрипач Сергей Стадлер.
Он попросил у итальянского правительства разрешения вывести скрипку
за пределы Италии. Долгие переговоры двух правительств закончились
тем, что скрипка была застрахована на четыре с половиной миллиарда
лир. В случае кражи или несчастного случая деньги обязался выплатить
известный итальянский модельер Труссарди.
Концерты стали выдающимся событием в музыкальной жизни Санкт-Петербурга.
Они состоялись в Эрмитажном театре. В пути скрипку сопровождал мастер.
Кроме исполнителя, ему одному разрешалось прикасаться к ней. Концерты
проходили под охраной автоматчиков. Даже во время антракта скрипка
Паганини опечатывалась.
Но как же звучала эта знаменитая скрипка? Об этом рассказывает сам
Сергей Стадлер: "Когда я взял первые аккорды, стало ясно, что
скрипка помнит и любит только прежнего хозяина - Паганини. И никого
больше знать не хочет. Для меня это была не столько игра, сколько
общение. И я решил тогда: пусть она звучит не так, как я хочу, а как
сама она хочет и как помнит".
Из этого уважительного, но путаного объяснения можно понять, что скрипка
не настраивается так, как принято настраивать сейчас. Возможно, в
этом виноват ее возраст, возможно, конструктивные особенности.
Заключая рассказ о скрипичных мастерах хочется добрым словом упомянуть
Ивана Андреевича Батова, крепостного графа Шереметьева. Он снабжал
струнными инструментами крепостной оркестр графа. Когда Шереметьев
перебрался в Петербург, Иван Батов изготовил такую скрипку, которую
не стыдно было преподнести царю. За этот подарок Александр Первый
дал Батову две тысячи рублей, а за виолончель, сделанную для графа
Д. Н. Шереметьева, он получил вольную.
Слава Батова дошла до Европы и западные исполнители стали заказывать
ему инструменты. Но такая известность привела к тому, что в невысокого
качества немецкие инструменты стали вклеивать этикетки с именем Батова.
Сейчас его подлинные инструменты - огромная редкость. Даже струнный
квартет - две скрипки, альт и виолончель - хранящийся в Научно-исследовательском
музее музыкальных инструментов, оказался поддельным.
Теперь, когда даже самый непосвященный читатель убедился, что старая
скрипка - большая ценность, я могу приступить к рассказу о событии,
на много лет отнявшем покой у моего приятеля.
Несмотря на старания родителей, музыканта из Левки не получилось.
Он стал военным летчиком, а я после школы ушел служить на флот. Судьба
надолго разлучила нас. Мы жили в разных городах, но каждый стремился
провести хотя бы часть отпуска в родной Перми.
Встретились мы случайно в фойе театра. Обнялись. "Спускайся ко
мне в партер, - сказал Лев, - рядом есть место. Я люблю сидеть поближе
к струнным".
После спектакля мы шли домой, делились впечатлениями от спектакля,
вспоминали проделки юности, и я припомнил тот толстый том с изображением
множества скрипок, который видел в их доме.
- Да, я не забыл эту книгу, - сказал Лева. - Ее отец из "публички"
принес. Я же тогда в комиссионке скрипку Амати купил.
- Что, что? Как это - "Амати купил"?
- Случайно.
- Скрипку?
Я даже остановился от удивления. Лев глядел на меня чистыми глазами
и улыбался. Тайны старых скрипок, копившиеся много лет, вихрем закружились
в моей голове. Я вдруг вспомнил, что за свои безудержные фантазии
в школе Левка носил прозвище "Мюнхаузена".
- Лева, извини, этого не может быть.
- Я тебя понимаю. Сам бы не поверил, если бы мне такую историю рассказали.
Однако так и было - купил. Кажется, в сорок седьмом, в денежную реформу.
Ты же помнишь, нас с братом тогда музыке учили. Я в магазин зашел
просто так, от нечего делать. Увидел старую скрипку, захотелось попиликать.
- Дяденька, - говорю, - можно скрипку посмотреть?
Продавец оторвался от газеты, глянул поверх очков, но скрипку с полки
снял. Взял я ее, вижу - потертая, но красивая. И завиток - залюбуешься.
Подтянул смычок, попробовал скрипку настроить. Звук - не ахти, слабенький,
хотя и нежный, как голос у скромной девушки. В игре я тогда не дальше
"Сурка" продвинулся, но продавец слушал с интересом.
- Бери, - говорит, - парень. Деньги небольшие, а скрипка еще потерпит,
если ею гвозди забивать не будешь.
- А сколько стоит? - спрашиваю.
- Восемьсот рублей.
- Ничего себе! У меня мать в поликлинике триста пятьдесят получает,
а вы говорите - "небольшие"!
- Ну, а если денег нет, нечего и спрашивать.
Хотел он у меня скрипку взять, а я в это время внутрь заглянул. Вижу,
там бумажка прилеплена. Желтая вся, едва буквы видно. Год изготовления
меня, конечно, занимал. В школе у нас немецкий преподавали, так что
латинские буквы я разобрать мог. Присмотрелся: "Николо Амати.
Кремона. 1674". Имя это я не раз от отца слышал, как и имя Страдивариуса.
Держу скрипку в руках, глазам своим не верю. "Не может того быть,
- думаю, - чтобы Амати - в занюханной комиссионке, да еще здесь, в
Перми!"
Очухался немного и говорю:
- Ободранная вся. И дорого.
- Тогда балалайку себе купи, дешевле будет.
Забрал продавец у меня скрипку и обратно на полку сунул. Вышел я из
магазина, опомниться не могу. Вижу - не понимает мужик, какое сокровище
в руках держит. Но и я в такое не в силах поверить. Меня ведь даже
не имя сразило, а год. Это же семнадцатый век! "В России-то что
тогда было? Дичь. А там уже крепости, дворцы, скрипки... "Нет,
- соображаю, - тут зевать нельзя. Такой случай раз в жизни выпадает".
И помчался домой за отцом. Прибегаю, а его дома нет. Забыл, что он
в командировке. И мама на работе. Что делать? "Уведут скрипку,
- думаю, - пока их дождешься". Сунулся в комод, где у мамы деньги
всегда лежали. Знаю, что отец недавно за роспись Дома культуры что-то
получил. Вижу - деньги на месте. Пересчитал - пятьсот семьдесят рублей.
Не хватает! Да, и, как их взять без спроса? Родители с меня шкуру
спустят. А если скрипку упущу, что отец скажет? Я же помню, как он
про кремонских мастеров рассказывал, про Амати этого... А вдруг -
правда? У нас же на Урале богатые заводчики были: Демидовы, Строгановы...
В Италию ездили...
Впервые в жизни мне серьезное дело решать приходилось. Понимаю, что
без порки и маминых слез на этот раз не обойдется, а у самого сердце
в груди прыгает. Вдруг в комиссионку уже кто-нибудь понимающий пришел...
Из театрального оркестра, например...
Я, как представил такое, понял - век себе лопоухости не прощу. И помчался
по всем нашим знакомым деньги занимать. Будь, что будет, а скрипку
не упущу! Уж не помню, кому что от имени родителей врал, но недостающую
сумму собрал.
Бегу в магазин, душа замирает. Прибегаю - скрипка на месте и продавец
сидит, газету читает.
- Решил, - говорю, - вашу балалайку купить.
- А деньги не краденые?
- Ну, как же, только что сберкассу обчистил.
Улыбнулся дядька.
- Бери, парень. Только без футляра она.
- Ладно, - говорю, - обойдемся.
Вышел я со скрипкой из комиссионки, а по улице люди снуют, машины
куда-то несутся, и никому до меня дела нет. Ни одна душа не знает,
какую драгоценность я в руках держу.
Пришел домой, скрипку в тряпочку завернул и под кровать, за чемодан
спрятал. "Отца, - думаю, - надо дождаться. Если он одобрит, то
и мама смирится".
Отца два дня пришлось ждать. Я, как в лихорадке, часы и минуты считал,
все ждал, что пропажу денег мама обнаружит. Когда отец приехал, мама
на работе была. Я ему сначала в краже денег признался, потом скрипку
вынул. Уж он ее, рассматривал, уж он ее изучал! Даже нюхал, только
что не лизал. Этикетку с лупой два часа исследовал. В конце концов,
изрек:
- В Москву скрипку вести надо, специалистам показывать. А ты - молодец!
Не думал я, что мои рассказы так тебе душу встревожат. Амати - это
имя! Его и подделать почетно. А о деньгах не переживай, деньги заработаем.
Вот тогда, Юра, у нас эта толстая книга о скрипках и появилась. Я
тоже читать ее пытался.
- Да, запомнилась мне она. Ну, и как? Скрипку в Москву возили?
- Возили. В Большом театре ее смотрели, каталоги листали, дерево изучали...
- Ну, и что?
- Чешская подделка оказалась. Восемнадцатого века.
- Это тоже здорово! Я бы таким приобретением гордился.
- Да, конечно. Но все же - не то.
- Ты, брат, многого хотел. История, что и говорить, занятная. Играешь
на ней?
- Тут, Юрка, драма начинается.
- Украли скрипку?
- Хуже. Дело с братом связано. Как ты знаешь, из меня толку не вышло,
а он музыкантом стал. В оркестре на скрипке играет.
- Ну, и что?
- Он мою скрипку на другую, современную, сменял.
- Зачем?
- Звучную ему захотелось, концертную. Моя-то камерно звучала, негромко.
Но какое пианиссимо выдавала, ты бы только послушал! До сих пор душа
болит. Не могу себе простить, что дома ее оставил. Побоялся в гарнизон,
на Север, вести, думал так сохраннее будет.
- Я тебя, Лев, понимаю. Скрипку-то он хоть хорошую взамен получил?
- Какая разница... На теперешней электронике можно бревно настроить.
Гудит, как барабан, я на ней играть не могу. Он и сам вскоре понял,
что глупость сотворил, да поздно было.
- Мы, русские, всегда задним умом сильны.
- Не все. Эта скрипка очень быстро за рубежом оказалась. Я слышал,
что она в Лондоне на аукционе за большие деньги была продана. Правда,
уже как умелая, старая подделка.
- Не грусти, пилот. Зато теперь есть, что вспомнить.
- Да уж, такое до гроба не забудешь. Эта история много лет жила в
моей памяти. Недавно мне попалась книга скрипичного мастера Е. Витачека,
которая освежила в памяти легенды о старых мастерах и заставила повнимательнее
рассмотреть нашу скрипку, служащую мне в качестве реквизита для натюрмортов.
Вспомнилось послевоенное детство, грустная история старого друга,
и захотелось поведать ее людям. Так родился этот рассказ.
