ИЗ ДНЕВНИКА СТЕПАНА
Февраль
Разговор с Тоней об Андрее. Он мой сын и я ему помогаю. Но жена
ставит жёсткие условия - или-или. С работы - домой, халтурные деньги
- в семью.
- На коротком поводке я жить не буду.
- Наглец! Анна получила, что хотела - ребёнка. Никаких прав на твою
помощь она не имеет. Я поеду к ней! Я ей скажу, как рожать детей
без мужа! Как родила, так и расти!
- Нет смысла разговаривать с Анной. Вопрос о помощи Андрею решаю
я. Бесчеловечно отрывать сына от отца.
- Конечно! Ты у нас великий гуманист! А бросить на произвол судьбы
больную жену с дочерью - это, по-твоему, человечно?
- Я никого не бросаю.
- Но если ты будешь помогать сыну, ты мне не нужен.
- Если даже я уйду, Оля будет получать деньги, как и Андрей.
- По закону ты будешь платить не только дочери, но и мне. Ты бросаешь
инвалида!
- Я согласен на всё.
- Дурак, ты будешь платить Оле 25, мне 15, сыну 25, а что останется
тебе? На что будешь жить? Ты и сейчас на человека не похож. Люди
на улице спрашивают, кормлю ли я мужа? Тебе не выдержать, ведь не
двадцать лет. Ты весь поломанный, простреленный, а хочешь тянуть
две семьи. Через год Олька и Андрей придут к твоей могиле.
Ночью Тоне стало плохо. Не спали.
Олька, которая вчера слушала наши споры, отозвала меня на кухню
и спросила:
- Папа, ведь ты хороший?
- Да Оленька.
- Папа, у меня есть братик?
- Да. Он старше тебя, Оля.
- Андрюша?
- Да.
Олька убежала в комнату, радуясь необыкновенному открытию.
24 февраля
Марфа Дмитриевна села около печки. С первых
слов тёщи я понял, что она всё предвидит наперёд.
- Знаешь пословицу: "сын родился -
руби дом". А ты стал рубить, когда сын вырос. Поздновато, Степан,
спохватился. Дом не срубишь, а жену погубишь. Бог тебе судья.
Беспощадная прямота Марфы Дмитриевны мне
необходима. Мы всегда были со старухой друзьями, и теперь мне больно,
что я наношу ей смертельный удар. Наша семья была для неё её старушечьей
надеждой. С нашим конфликтом она как-то переменилась, перестала
быть дотошной хозяйкой, шуметь и ругаться с ребятишками. Но, когда
Тоня стала винить меня в том, что я тащу деньги из дома сыну, она
запротестовала.
- Не возводи, дочка, напраслину на человека.
Ты полтора года лежала в больнице, и всё это время Степан хлебал
один чай. Я-то знаю, всё вижу. Ольку он не обижал, и к тебе в больницу
чаще его никто не ходил. А бегал он, как видишь, не к полюбовнице,
а к сыну. Не кидайся ты на него, увидь человека.
Если бы Дмитриевна не сказала этого слова
"увидь", я бы выдержал, не скис. А тут стал хватать воздух
зубами. Дышать стало нечем.
  .
|
