МУЗЫКА
Мы с Андреем сидим в зале филармонии. Выходит
музыкант и садится за клавиши органа.
От первого могучего аккорда вздыхает зал,
земля, на которой мы живём. На звук отзывается пол под ногами, воздух,
стены, кровь. Я встревожен. Я никогда не слышал органа, но чувство,
рождённое им, мне уже знакомо. Я должен вспомнить, откуда оно. Глаза
мои пробегают по залу, словно я чего-то ищу. Почему я так смущён?
Это слишком знакомое ощущение. Но где, когда я испытывал его?
Вступают низы Пассакальи, низы такой мощи,
что колеблется мир. Сердце оказывается бессильным перед гулом крови,
которая превращается в грозный поток, сотрясающий душу и тело.
- Я раздваиваюсь, - шепчу я Андрею.
- А я растраиваюсь, - отвечает он.
Мой рассудок растворяется в новом, созданном
могучими звуками мире, словно треньканье балалайки.
Я уже не слышу громоподобных звуков. Глохну,
музыка выпадаёт совершенно. Её место занимают чувственные образы.
Мы идём домой. Только на улице я понимаю,
где испытывал подобное чувство.
Сибирь, охота на глухаря! Огромная птица,
самый чуткий обитатель тайги, поёт любовную песню. Я рвусь к добыче
через кусты, не опасаясь спугнуть великана. Великан в забытьи. Он
поёт.
Значит, в моём состоянии нет никакой выдумки.
Сегодня музыка сделала меня поющим глухарём. Во время органного
гула я перестал чувствовать опасность. На краткий миг я вырвался
из каменных лап города и стал торжествующей частицей природы, жаждущей
любви.
Мои снаряды летят в цель. В пылу сражений
я обостряю смысл слов Анны. Она не понимает, откуда вдруг в них
берется такая сила. Раньше всё было проще. Анна не расставляла акцентов,
она просто дышала этими словами.
Это достигается композиционными путями.
Но мне нужно ещё строже подходить к ним.
Мне самому надо стать Анной и каждым героем книги до такой степени,
чтобы я мог одёргивать себя и чувствовать малейшую фальшь образа.
Никакого авторского произвола.
Атмосфера для работы прекрасная, но сколько
ошибок! Мне приходится жить в двух планах сразу - жизнью быта и
жизнью книги. У меня две Наты, два Андрея, две Анны. У меня даже
два Степана.
* * *
Андрей!
Я не уверен в том, что музыке учатся в консерватории. Уроки музыки
даёт жизнь. Это трудные уроки. Ты заявляешь, что ты трусишка, человек
без воли и тому подобное. Если ты научишься понимать "музыку
жизни", это и будет высочайшая смелость.
Но ты заговорил о самоубийстве. Я считаю эту
мысль естественной. Это тоже музыкальная тема. Её название: "На
распутье". В определённые моменты она встаёт перед каждым из
нас. И мне не раз хотелось завершить свою музыку этим соблазнительным
аккордом. Лишь творчество помогает сделать правильный выбор. И ты
его сделаешь, не сомневаюсь.
Жму руку. Отец
Андрей часами извлекает из инструмента
немыслимые звуки. Анна не выдерживает их и в ярости бросает крышку
пианино ему на пальцы. Андрей рыдаёт, мать мечется по комнате.
Для неё музыка - это то, что сочинили давно
умершие гении, для Андрея музыка - весь мир. Он звучит в его душе
в разных тональностях, в разных ритмах. Из хаоса современной жизни
рождается новая "негармоническая гармония", и сын чувствует
её.
Даже мне кажется, что у рояля не хватает
струн. Человек разнозвучен, он многоструннее рояля. Но жизнь не
знает музыкальной грамоты и потому истязает наш слух дикими звуками.
Мучительно слышать, как звучат бездумные лица, пустые глаза, ничего
не значащие слова...
Разнообразие жизни разрушает для Андрея
привычную классическую гармонию. Она начинает казаться ему сладкой
ложью. Стравинский, Прокофьев, Шостакович, Пендерецкий - его соратники.
Они ближе к современной жизни, чем Чайковский или Шопен. Романтика
- лишь малая часть сурового многообразия жизни. Анна не в состоянии
понять музыку Андрея, но она чувствует, как в этой какофонии сын
уходит от неё. Теряется кровная связь, теряется контроль, а, значит,
уходит и любовь сына. Это пугает Анну и заставляет сходить с ума.
* * *
Генеральному секретарю
Коммунистической партии
Советского Союза
Хрущёву Никите Сергеевичу
от члена партбюро завода ВАРЗ
Терёшиной А. А.
Уважаемый Никита Сергеевич!
Позволю себе обратиться к Вам с открытым письмом
по сугубо политическому вопросу. Свершилось невероятное - представлена
на соискание Ленинской премии повесть А. Солженицына "Один день
Ивана Денисовича".
Ходят слухи, что вы дали разрешение на печатание этой книги.
Первому по должности коммунисту Советского Союза дать такое разрешение
- это и демократический жест, и, с другой стороны, дань либерализму.
Если описание дня в тюрьме вы считаете художественным произведением,
значит мы "дошли до ручки".
Мне приходилось слышать, что повесть написана высокохудожественно,
с большой непосредственностью и простотой. Это, конечно, дело вкуса,
но такой вкус может быть только у обывателей и злопыхателей, получающих
моральное удовлетворёние от наших промахов и ошибок в социалистическом
строительстве.
Большинство, с кем мне приходилось говорить о повести, соглашались
в следующем: "повесть обливает грязью советскую власть и уже
поэтому - вредна".
Факты и события в повести фальсифицированы или поданы предвзято. Описание
дня в тюрьме - не тема для художественного творчества. Лагерь - не
санаторий. Разговоры о том, что у нас целые лагеря невинных людей,
произвол, злоупотребления властью, а всё это приписывается культу
личности Сталина, не выдерживают критики.
Мы проводили репрессии в отношении военных преступников. Швали, вроде
дезертиров, националистов, полицаев и других пособников фашистов было
предостаточно. Это государственная политика, и она к культу личности
отношения не имеет.
Безусловно, могли быть случаи злоупотребления властью, но это - не
система. Это только несовершенство наших демократических и правовых
институтов, которое мы должны улучшать без самобичевания и саморазоблачений.
Повесть Солженицына написана под занавес разоблачения культа личности
и является конъюнктурной. Это подтверждаётся тем, что сейчас многие
писатели стараются втиснуть в свои произведения тему культа. Если
говорить откровенно - с политической стороны вся писательская братия,
которая стремится погреть руки на культе личности, не стоит одного
мизинца товарища Сталина. Допускаю, что все мы жертвы культа. Давайте
же возьмём по ведру грязи и будем обливать Советскую власть. Но что
будет дальше?
Я утверждаю - культ личности, культ религии, культ ордена существует
тысячи лет. Калибром поменьше существует культ начальника, директора,
руководителя. Известно, что культ порождает подхалимов, льстецов,
бюрократов, догматиков.
Разоблачив культ личности Сталина, мы сделали половину дела. Другая
половина заключается в том, что каждый человек и, в первую очередь,
коммунист должен воспитывать в себе совершенно определённое отношение
к культу. Образцом такого отношения могут служить Маркс, Энгельс,
Ленин.
Анализ ошибок культа личности требует исторической достоверности и
объективного подхода. Иной подход создаёт обывательские взгляды, вызывает
желание мстить за бывшие обиды и прочее.
Решать вопрос о культе личности в публицистическом аспекте в наших
условиях невозможно и вредно. Пример тому - повесть Солженицына.
Если пойти на поводу у таких, как Солженицын, можно договориться до
того, что поколение Октябрьской Революции, выращенное Советской властью
и воспитанное в беззаветной преданности делу коммунизма, ничего не
создало и прожило впустую. И уже герои некоторых произведений спрашивают:
"Почему мы не готовились к войне?" ("Живые и мёртвые"
К. Симонова.) Такую чепуху противно слышать и нет надобности её опровергать.
Поколение Октябрьской Революции сделало самую чёрную, самую грязную
работу в строительстве коммунизма. Дорога была трудной, были ошибки,
но мы шли первыми. Тот, кто забыл историю, не имеет права заниматься
сюсюканьем и клеветой.
Теперь, когда дело сделано, можно встать в позу критикана и указывать
пальцем, что мы плохо умыты, плохо сделали то, плохо сделали се, выбросить
тридцать лет истории Советской власти и через розовые очки наблюдать
приближение коммунизма.
Напрашивается вопрос: кому нужна фальсификация истории? Кому нужно
ставить под сомнение наш образ жизни?
Считать субъективные произведения шедеврами социалистической эпохи
и выдвигать их на соискание Ленинской премии - кощунство.
Если бы премию присуждали капиталисты, всё было бы ясно, как в случае
с Пастернаком. Но выдвигать на Ленинскую премию пасквиль на Советскую
власть - это ошибка по большому счёту. Здесь неясности быть не должно.
Я прошу дать этому факту политическую оценку. Ваша оценка прекратит
кривотолки по этому вопросу.
А.А. Терёшина, коммунист с тридцатилетним
стажем.
Здравствуй, Андрей!
Последнее время я услышал от тебя столько тревожных признаний, что
готов был удариться в панику. Запаникуешь, когда твой отпрыск подумывает
о самоубийстве. Однако убиться легко, а вот как жить, если жизнь теряет
смысл?
Время уносит события в прошлое. Начинается вторая наша жизнь - жизнь
памяти. Внутренний мир не имеет перегородок, мы можем свободно разгуливать
во всех временах. Кончилось твоё детство, Андрюша! Оно было богато
украшено яркими цветами фантазии, волнующей музыкой. Грустно расставаться
с детством. Ты помнишь васнецовского витязя на распутье? Куда повернёшь
ты коня?
Я перечислил в твоём присутствии жертвы, которые понесла советская
литература. Ты тут же заявил:
- Я трус. Никогда не буду писателем.
Ты заглянул за кулисы и поскорей закрыл глаза. Это были слова ребёнка,
наивно думающего, что судьба музыканта легче писательской. Тебе нужно
знать, как трудно решаются проблемы искусства во всё времена. Тебя
пока никто не преследует, но ты уже с неподдельным трагизмом переживаешь
своё состояние.
До сих пор ты учился музыке в школе. Теперь уроки музыки будет давать
тебе Её Величество Жизнь. Читать музыку жизни с листа несравненно
труднее. Для этого требуется мужество. Жизнь великолепно строит свою
композицию. Надо научиться видеть, какими путями разрешаются человеческие
драмы. Характер твоих переживаний заключает в себе такой музыкальный
поток, в котором легко захлебнуться. Подчинить этот поток не просто.
Вот где может пригодиться твоя мистика чисел. Каждая мелочь может
неожиданным образом развернуться в музыкальное произведение.
Ты нередко беспокоишься о вдохновении. Вынужден сказать тебе горькую
истину об этом. Вдохновение нас иногда навещает, но мы не умеем принять
желанного гостя. Мы не знаем, что с ним делать. Чаще всего у нас ничего
не готово для встречи. Вдохновение прилетает и... убирается восвояси.
Так же уходит женщина, которую мы боимся обнять и оставить у себя
на ночь.
Слушай музыку жизни, записывай её, работай, и ты будешь готов к такой
встрече.
Твой отец.
  .
|
